Хорьки

МАНСАБУРО – 40 лет.

О-КАДЗИ – его мать, 68 лет.

О-СИМА – его младшая сестра, 33 лет.

О-ТОРИ – его тетка, 50 лет.

КИХЭЙ – крестьянин.

ЯГО – извозчик.

ГОСПОДИН ЯМАКАГЭ – ветеринар.

МАТУШКА ФУРУМАТИ – землевладелица.

ГОСПОЖА ИСЭКИН – соседка.

О-САКУ, О-КИМИ – дочери О-Сима.

Действие происходит в районе Тохоку, в маленькой деревушке, расположенной вдоль старого тракта.

Дом Мансабуро.

Громадное,

грязное, закопченное помещение. В центре – большой черный столб, затертый до блеска. [1] По правую руку от него пол застелен циновками. С той же стороны – решетчатая раздвижная дверь, ведущая в гостиную. На переднем плане – такая же дверь в заднюю часть дома, по левую руку – кухня. Большой очаг. Слева от него – земляной пол. Видна часть пустой конюшни, второй этаж ее занят под чулан и курятник. Два выхода: один ведет к проливу, другой – в сторону тракта. Все циновки сняты и прислонены к столбу; повсюду – корзины с ветхим подержанным скарбом. У очага на полу сидит О-Сима и в одиночестве глушит сакэ. Рядом в застывшей позе сидит ее мать, О-Кадзи – изнуренная, угрюмая женщина.

О-Сима. Нечего пилить, на свои деньги пью, черт побери!

О-Кадзи. Убралась бы ты вон из этого дома, я бы и не пилила. На что это похоже?! Кругом люди, позору не оберешься, я от стыда сгорю. Зачем ты сюда приехала?

О-Сима. У тебя не спросила, куда мне ехать. Ты-то сама сегодня разве не простишься с этим домом? А это не позор, не дерьмо?… (В глубь сцены.) Эй, Кихэй, бочка ты бездонная! Что ты там копаешься? Поди-ка сюда, да поживей – составь компанию!

Кихэй (появляясь). Ну и баба! Вот пристала! Пить толком не умеет, только и знает языком молоть…

О-Сима. Что-что?! Мужик! Ах ты, голь перекатная, ты что со мной как с ребенком?! Подонок! Я как-никак жена Ямасиро, предводителя Итакура-гуми. [2] У нас с мужиками – ничего общего! Дерьмо!

Кихэй смеется.

Эй, кончай ржать, выпей со мной! Да живей, живей поворачивайся!

Кихэй. Молчу-молчу… Мне тут сейчас надо одно важное дельце уладить. Дай хоть для доктора циновки отберу сначала… (Уходит.)

О-Сима. «Дельце уладить»! Ой, не смеши… Этот бородач, лошадиный лекарь! Брось, подождет! Тебя помани, ты и навоз из конюшен выгребать пойдешь.

Слышен кашель Ямакагэ.

О-Кадзи. О-Сима! Убирайся вон отсюда! Уходи, бродяга, горе мое!

О-Сима. Ты что, бить меня будешь этими щипцами? Ну что ты так расстраиваешься! Эх, и сакэ теряет вкус, как посмотришь на твою унылую рожу. Будешь нюни распускать, когда и тебя выгонят из этого дома. Бродяга бездомная, мы с тобой друг друга стоим… Эй, Кихэй, пьянь беспробудная! (Уходит.)

В

дверях появляется мату гика Фурумати.

Фурумати. Да тут уж все убрано!

О-Кадзи. Да, благодаря вашим молитвам. Вчера я к вам приходила и впрямь с невыполнимой просьбой. Простите, и так вечно у вас в долгу, но, пожалуйста, будьте снисходительны, мне так нелегко…

Фурумати. Да мне бы ничего и не надо, но Кихэю разве откажешь?! Тебе и вправду тяжело. Однако не падай духом. Глядишь, с юга добрые вести придут.

О-Кадзи (сердито). Пустое. В конце концов, все это ведь из-за Мансабуро со мной случилось. С тех пор, как он пропал, уже третий Бон празднуем. А с ним что? Никто не знает…

О-Сима (в глубине сцены). Люди сами придумывают себе несчастья. Что, не так разве? Ну, попал муж в тюрьму – чего слезы-то лить!?

Фурумати. Опять О-Сима пьет…

О-Кадзи. С утра куролесит…

Фурумати. Я слыхала, что муж ее убил кого-то и сидит в тюрьме, это правда?

О-Кадзи. Пропади она пропадом! Лучше б не возвращалась. Заявилась с двумя детьми, вроде бы ненадолго, напьется и давай кичиться мужем-убийцей… Да, беда не приходит одна.

Фурумати. Что ни говори, землекопы – они все отчаянные!

К очагу подходят Кихэй, О-Сима и доктор Ямакагэ.

Кихэй. Какой бы ты ни была стойкой, а в городе вряд ли останешься.

О-Сима. Глупости! Ведь он человека убил не ради грабежа и насилия. Где тебе, кроту, понять? Мой муж Ямасиро выполнил свой долг перед товарищами. Этим гордиться нужно… Да знаешь ли ты, что такое долг?

Кихэй. Что ни говори, а все дело в деньгах…

О-Сима. Ну, ладно-ладно! Выпей-ка еще одну. Муж мой ой как любит сакэ… Эй, сэнсэй, [3] что это вы на меня уставились? Я вам не кобыла на сносях. Пейте, угощаю!

Ямакагэ (нагнувшись, кашляет, чтоб скрыть смущение; робким, тихим голосом). Да мне бы… не надо…

О-Сима. Что, брезгуешь? А за деньги, сэнсэй, вы бы заговорили даже с ручкой от кастрюли.

Кихэй. Хэ-хэ-хэ, хоть и доктор, а перед этой бабой и он пасует…

О-Сима. Заткнись! Сам ты только пить-то и умеешь, разве нет? Смотрите-ка, это же матушка Фурумати, вот редкая гостья!

Фурумати (растерянно). Как ты изменилась, О-Сима!

О-Сима. А деревня эта еще больше изменилась. Братец мой среди ночи сбежал от кредиторов и драпал до самого юга, а мать совсем уже из ума выжила от старости. В усадьбе – кучи навозных червей, вот ведь оно как… А вы совсем не изменились! Только седины побольше, да живот выпирает, словно ты там деньги прячешь, а не ублюдка.

Все переглядываются.

О-Кадзи. О-Сима! Что за бес в тебя вселился! (Бьет ее. щипцами для угля.) Кихэй, уведи ее отсюда!

Кихэй. Да-да! Надо передохнуть. Не пить же снова всю ночь напролет… Ну, пошли спать.

О-Сима. Ах ты, негодяй! Силой хочешь взять? Погляди на свою рожу! О-Сима не такая, чтоб подпустить к себе мужика. Ишь какой! (Дает ему оплеуху.)

Кихэй. Мне не справиться с этой ведьмой!

О-Сима вырывается из рук Кихэя и с воплями убегает. Ямакагэ влез с головой в корзины со скарбом и чем-то в них громыхает.