Хорошее укромное местечко (сборник)

Лаймон Ричард Карл

— Доброе утро, Лигейя, — сказал он.

— А? Лигейя?

Он ухмыльнулся.

— Всё ещё шутишь.

Она нахмурилась, в замешательстве.

— Что?

— Субботняя ночь была великолепна. Самая великолепная.

— О? Ты встретился со своей загадочной женщиной?

— Конечно.

— Должно быть отлично провели время.

— Тебе лучше знать.

Она нахмурилась сильнее.

— Откуда мне знать?

— Как насчёт того, чтобы поужинать со мной сегодня вечером?

Она перестала хмуриться. Уголки рта

поднялись.

— Ты шутишь?

— Что ты.

— А как насчёт той другой твоей девушки? Лигейи? Ты с ней только познакомился, и теперь хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— Она не станет возражать.

— Она, должно быть, очень понимающая.

— То, чего она не узнает, не причинит ей боль. Я не думаю, что мы когда-либо встретимся вновь. Не до следующей субботней ночи, во всяком случае.

— Ты вроде как работаешь на два фронта?

— Ага.

Дверь открылась. Вошло несколько учеников.

— Слушай, — сказала Морин, — мы поговорим об этом позже. Я должна написать список на доске.

— Хорошо.

Он отвернулся, кивнул поприветствовавшим его ребятам и остановился у двери.

Оглянулся.

Морин, повернувшись к доске за столом, писала «Фантазии» правой рукой. Левая была опущена.

Аллан глядел на её локоть.

Морин посмотрела на него. Подняла брови:

— Что-то не так?

— Твой локоть, — пробормотал он.

Она улыбнулась.

— Просто небольшое происшествие в выходные.

Она потёрла тёмную корку ссадины, и вновь повернулась к доске.

Перевод: О. Виноградов

Хорошее укромное местечко

Новенький вышел из дома, где жили Эдди и Шэрон. Мы уже видели его — в тот день, когда он приехал. Даже издалека мы не хотели иметь с ним дела. Во-первых, ему не могло быть больше двенадцати. Во-вторых, сразу ясно, что он — придурок.

Так вот, мы с Джимом играли в мяч у меня на заднем дворе. Был прекрасный летний вечер, смеркалось. Стояла такая тишина, что было слышно, как мяч шлёпает по нашим бейсбольным перчаткам. А этот новенький шагал по улице.

Намерения его были очевидны. На руке у него была перчатка.

Не просто какая-нибудь перчатка — перчатка первого бэйсмена. Вы никогда не обращали внимание, что настоящие тупицы всегда берут перчатку первого бэйсмена? Думаю, это потому, что они боятся мяча. Большой кожаный черпак — чтобы не подпускать мяч к себе близко.

Во всяком случае, на лужайку он не пошёл. Он стоял на обочине, за спиной у Джима, и наблюдал за нами. Мы сделали вид, что не замечаем его. Джиму-то легко, он на него не смотрит. Мы бросали мяч друг другу, а этот смотрел мне прямо в лицо, изредка поглядывая в небо.

Мало того, что для нас он был малолеткой и носил эту дурацкую перчатку первого

бэйсмена, парень был маленький и толстый. Голову он, наверное, не мыл целый месяц; грязные, сальные пряди волос спадали на лоб. Лицо — как у поросёнка. Круглое, с маленькими розовыми глазёнками. Красный нос сопливил, поэтому толстяк постоянно шмыгал и время от времени слизывал сопли с губ. На нём была красная рубашка с жёлтыми цветами, расстёгнутая внизу. Живот пёр наружу, как серый пудинг. Ниже торчали боксёрские трусы. Будто он подтянул их, но забыл подтянуть шорты. Трусы были белые в синюю полоску. Шорты — клетчатые бермуды — похоже, готовились свалиться. У них были громадные, раздутые карманы до колен. Дальше, за жирными икрами, он нацепил чёрные носки. На ногах — сандалии.

Я не шучу. Именно так он и выглядел.

Настоящий подарочек.

Я старался на него не смотреть, но это было нелегко, потому что он стоял прямо за Джимом. Я ужасно хотел, чтобы он свалил. И чувствовал себя полным ничтожеством, потому что игнорировал его. Он не говорил ни слова. Просто стоял там, шмыгая носом, лизал сопливые губы и изображал что-то вроде улыбки.

Очень скоро он начал бить кулаком по перчатке.

Я не мог на это смотреть. Не очень-то приятно, когда от тебя воротят нос.

Поэтому я окликнул его:

— Выше голову, парень! — и бросил ему мяч.

Не швырнул изо всех сил, нет, ничего подобного. Бросил высоко, слабо и прямо к нему. Он на секунду оживился, а потом, когда мяч подлетел выше, занервничал. Наклонившись, он отвернулся и потянулся своей здоровенной перчаткой вверх, совсем не туда, куда надо. Мяч пролетел над ним куда-то на улицу. Когда мяч отскочил от тротуара, толстяк заглянул в перчатку. Он нахмурился, будто на самом деле удивился, что она пустая, и сказал:

— Извини.

Это было первое слово, что я от него услышал. Извини.

И он погнался за мячом.

— А ты добряк, малыш Рикки, — сказал Джим.

— А что ты хотел? Что мне делать — не обращать на него внимания?

— Теперь этот дурень к нам точно прицепится.

— Темнеет. Скажем, что уже поздно.

— Да, полностью согласен.

Нo нам надо было дождаться мяча. Наш новый сосед искал его уже довольно долго. В конце концов, он откопал мяч на клумбе перед домом Ватсонов и вприпрыжку понёсся к нам. Не стал к нам приближаться, а просто бросил мяч.

— Боже! — пробормотал Джим. — Он что, девочка что ли?

Это был мой мяч, и ошибка тоже была моя, поэтому найти мяч предстояло мне. Я не очень-то хотел брать его в руки после толстяка, потому как после его рук мяч наверняка был липким. Так что выловил его из травы перчаткой. Когда я возвращался, парень переступил через бордюр и шёл к Джиму.

— Что-то уже так темнеет, — сказал я. — Наверное, пора расходиться.

— А мы должны? — спросил толстяк.

Это «мы» мне совсем не понравилось.