Хорошее время, чтобы умереть
Шрифт:
– Нет, до чего «удачно» семья Белохвостиковых нарвалась на этого Эдика! – не удержалась я, обращаясь к Андрею. – А я-то еще гадала: как это адвокат может склонять подзащитного к оговору?! А тут – прямо подарок судьбы! Не вмешайся я тогда, накатал бы Ромочка «чистосердечное» и получил бы «десятку» ни за что ни про что… Ничего, Кузякин, твой «мальчик» тоже свое получит.
– Черт! Это все из-за Ягудиной! – взорвался продюсер. – Гадина! Ах, какая это была ненасытная гадина! Мерзкая, подлая…
– А ты, значит, у нас порядочный? – презрительно хмыкнула я.
Кузякин поднял на меня
– А что я такого сделал? – возмущенно вскричал он. – Я честно работал и жил, как порядочный человек. Я не виноват, что у меня такие наклонности… что меня всегда тянуло к мальчикам…
– Так все-таки к мальчикам, – кивнул Андрей.
– К молодым людям, – быстро поправился Кузякин.
– Значит, ты у нас честный и порядочный человек, – заключил Мельников. – А что двоих грохнул, в том числе пожилую женщину, и еще одну в заложники взял и тоже хотел на тот свет отправить, – так это так, мелочи жизни, издержки тяжелого продюсерского труда?
– Скорее всего и я, и соседка Ягудиной Вера Потаповна тоже должны были стать его жертвами, – не удержалась я от замечания.
Кузякин опустил голову.
– Если бы не эта гадина…
– Понятно. Значит, во всем виновата Ягудина?
– Да говорю же вам, она меня шантажировала! Она грозила опубликовать снимки… Тогда бы меня посадили, и надолго… А какая слава!.. Вы представляете, какой бы разразился скандал?! Я же снимал детей в своих клипах.
– И ради своего душевного спокойствия ты грохнул двоих и собирался убрать еще столько же? – спросила я.
– Нет, нет, что вы!
– Что «нет, нет»? Ладно, с Ягудиной все понятно, она тебе жизни не давала, доила, как корову, но бомжа-то ты зачем убил?
– Так он же рассказал вам, что видел меня в тот день выходящим из подъезда этой твари! Он мог меня опознать!
– Так ты за этим возле дома убитой ошивался? Наблюдал, как идет расследование? Прикидывал, кто свидетель, чтобы вовремя «зачистить»?
Кузякин отвернул лицо. Мельников горестно покивал.
– Только что-то я одного не пойму: соседка Ягудиной, Суркова, не говорила, что тот тип с «сомбреро» был с бородой и усами. Как вы умудрялись прятать такую красоту, когда приходили к вашей вымогательнице?
– А вот как! – сказала я и, протянув руку к профессорской бородке Григория, дернула за нее.
Борода осталась у меня в руке. Не ожидая такого, продюсер вскрикнул и закрыл голый подбородок руками, а у Андрея отвисла челюсть.
– С усами – такой же фокус, – я улыбнулась Григорию и протянула ему элемент его грима. – А ты, Андрюша, чего удивляешься: это же артист! Профи! Он и переодевался всегда поэтому: чтобы его не узнали. Так ведь, Гриша?
Гриша низко опустил голову.
Мельников усмехнулся:
– Надо же! Обычно бывает наоборот: усы и бороду клеят, когда идут «на дело», а тут… И не лень вам было каждый день гримироваться?
– Честно говоря, я предвидел что-то такое… Думал, пусть все знают, какой я с бородой, тогда без усов и бороды меня точно никто не узнает.
– Ну, ты артист!
Андрюша между тем быстро щелкал клавишами клавиатуры: «…В результате оперативных действий… Дал признательные показания…»
– Кузякин, – снова повернулась я к задержанному, – а ты меня потому так упорно в ресторан заманивал, что хотел выведать, как идет мое расследование? (Он кивнул.) Так это я из-за своего языка попала к тебе в сарай? Проговорилась, что обязательно найду убийцу, а ты испугался? Думал, я там напьюсь и под «градусом» все тебе и выложу?
– Да. Прости… Мне сказали: ты – профи в сыскном деле, я хотел знать, чего ты нарыла…
– Прокурор тебя простит и индульгенцию тебе выпишет.
– Так, продолжаем допрос, – прервал меня Мельников.
– Ну что, Андрюша, – я встала, – для себя я все выяснила. Вот тебе преступник, такой, чтобы и сознался, и все улики против него были, и доказательная база – не придерешься… Как заказывали! А я, пожалуй, пойду.
– Спасибо, мать!
– Обращайтесь, если что!.. Кстати, папашу-архитектора теперь, надеюсь, выпустят?
– Несомненно! Сейчас распоряжусь…
Когда я вышла из участка, то решила отправиться к Элле Ивановне. Мое расследование было закончено, я могла рассчитывать на вознаграждение за освобождение ее сына. Я достала из сумки мобильный. Услышав, что я собираюсь приехать, женщина встревожилась:
– А что случилось?
– У меня для вас хорошие новости…
Когда я вошла в квартиру, Элла Ивановна смотрела на меня широко открытыми глазами, затаив дыхание.
– Вашего сына отпускают, – сказала я прямо с порога. – И, кстати, Роман тоже оправдан. Можете спать спокойно, все для вас закончилось.
– Слава богу! – выдохнула женщина.
Она побежала в комнату, принесла кошелек, начала отсчитывать купюры…
– Я хотела задать вам только один вопрос, – сказала я, беря деньги. – Элла Ивановна, почему вы скрыли от меня, что у вашей сестры был ребенок?
– Вы все-таки узнали, – обреченно выдохнула женщина и отвела глаза.
– Как видите. Так почему?
– А вы сами не догадываетесь?
– Допустим, нет.
– Ведь она была не замужем! А какое было время?! Родившие девушки осуждались обществом, в метрике ребенка в графе «отец» ставился позорный прочерк… Вы не представляете, что вынесла наша семья! Соседи смотрели на нас с ухмылками, перешептывались за нашими спинами…
– И вы решили переехать в другой район.
– Да… Но откуда вы узнали про ребенка Ахолии? Это же было сто лет назад!
– Работа такая. А ведь я просила вас рассказать мне всю правду! – не удержалась я от укора.
Хозяйка тяжело вздохнула, начала кутаться в шаль.
– Это теперь на рождение незаконного ребенка смотрят спокойно. Вы не представляете, как отец орал на Ахолию! Какими словами называл ее… Мать плакала, говорила, что ей стыдно выходить из дома, что все соседи тычут в нее пальцами, качают головами… Сестра вынуждена была отдать мальчика в дом малютки, сославшись на то, что она еще студентка и ей не на что его кормить. А мне было жаль этого мальчика, честное слово! Он был такой хорошенький, такой толстощекий, с огромными наивными глазами, распахнутыми этому миру, который поставил на нем позорное клеймо «незаконнорожденный».