Хорошие плохие девочки
Шрифт:
— Не стоит, — перебил меня мужчина. — Свидание в виртуале — это будет чем-то новеньким в нашем арсенале.
Я усмехнулась, отводя взгляд. Оказывается, у нас были свидания!
В двух словах описав произошедшие события дня, я еще раз извинилась за отмененную встречу. Барут-Тим выглядел иначе. Уверенным он выглядел всегда, но сейчас добавилось какое-то наносное чувство превосходства. Оно пугало и притягивало. Словно его одна шестнадцатая постепенно превратилась в одну четвертую, и береницидиец стал излучать еще больше обаяния и силы. Даже расстояние и слегка искаженная картинка
— Вчерашняя ночь оказалась знаковой для меня, — похвастался или предупредил он.
Я затаила дыхание, хоть и умело скрыла волнение за ухмылкой. Упершись в раковину задом, я скрестила ноги и склонила голову, приготовившись слушать. Барут ждал от меня вопроса, но он не прозвучал. Облизав губы, он склонился вперед, ставя локти на колени и сплетая пальцы рук. Он хотел о чем-то просить, но не решался.
— Расскажи мне, что ты любишь?
Я задумалась. Отчасти от того, что человек, которым я была до прилета на станцию-курорт Оттур-Циан, здесь не появлялся, потому что я изменяла своим привычкам довольно часто. Отчасти от того, что я не хотела выкладывать козыри сразу.
— Я люблю смотреть, как моя мама месит тесто, как мука, которая сыплется сквозь мелкие ячейки сита, покрывает тонким слоем стол вокруг мякиша теста, и люблю представлять, что это не мука, а сладкая сахарная пудра…
— А моя мама никогда не готовила своими руками, — задумчивый взгляд Барута уплыл куда-то в сторону. — Зато мой отец любил мастерить бусы из ракушек, найденных в песках. Он красил их в ярко-оранжевые и аквамариновые цвета.
— Мне нравится дотрагиваться до шеи, вот тут, у самой границы роста волос, — я запустила пальцы под волосы, за мочкой уха, — когда стрижка столь коротка, что волосы кажутся колючками.
— А я люблю слушать, как капает вода. Монотонно, словно пытается пробить дырку, но забывает, зачем капает вообще…
— Мне нравится ложиться спать на чистую прохладную постель. Когда она еще не знает твоего тепла, когда хрустит, ломается, но столь мелко, что ты не чувствуешь острых осколков…
— Ты любишь спать обнаженной? — В вопросе Барута почувствовалось оживление. Похоже, ему хотелось начать интимную тему, но он не мог никак подвести под нее.
Ну, что же. Вот тебе палочка-выручалочка…
— Я очень люблю спать обнаженной, — прикрыв глаза, я наметила улыбку. — Мне приятно думать, что однажды вместо противного будильника меня придет будить мужчина из моих снов, проберется тихо, нырнет ко мне под простыню, чтобы провести ладонями по спине, от поясницы до лопаток, и поцелует в седьмой позвонок…
— Будь я уверен, что снюсь тебе, обязательно бы пришел в роли будильника!
Слова… слова… Я давно узнала цену обещаниям. А особое место в музее «Бла-Бла» я отвела обещаниям мужским.
— Ложись спать, русалка, — Барут ласково улыбнулся. — Завтра я посвящу тебе целый день.
В последнее его обещание я поверила лишь тогда, когда в дверь номера позвонили и привезли не заказываемый нами завтрак: фруктовый омлет в форме раритетных часов, тонко нарезанный сыр и слоеную выпечку. Блюдо
— Это просто жесть! — Гольгерта уплетала за обе щеки, запивая горячим шоколадом. — Я бы таким каждый день питалась. Жалко, что отпуск короткий и тебя не будут долго обхаживать…
У меня кусок в горле застрял. Она, как моя мама, готова была продать друга за кусок вкусной еды или глоток дорогого пойла. Расстроившись, но промолчав, я ушла, хлопнув дверью. Человек в горе — это не человек.
Хорошо, что я не успела проглотить много. Потому что иначе не смогла бы вдоволь наплаваться в бассейне. На меня смотрели, как на сумасшедшую. Инопланетяне, гордящиеся своими генными наборами, таращились на меня, как на сумасшедшую. А что я могла сделать? Моя мама с детства вбивала в мою хорошенькую головку простую истину: ты всегда должен полагаться только на себя, никаких операций и генных модификаций. Иначе детей будешь выращивать в пробирках. Именно поэтому она уделяла огромное количество внимания физическим упражнениям. Принимала участие в архаических Олимпийских Играх, даже медаль получила за какое-то призовое место на соревнованиях по спортивной гимнастике.
А потом родила меня и превратилась в корову. Люди, бросающие активно заниматься своим телом, мгновенно теряют форму. А я не хотела, как мама. Я хотела быть стройной красавицей, как альферийки, и плодородной, как Земля.
Именно поэтому мои дикие гребки и многократные заплывы испугали постояльцев. Даже администрацию вызвали.
Выбравшись из воды по просьбе менеджера, я, тяжело дыша, принялась растирать кожу полотенцем. Ох, и досталось особо глазастым мужчинам от их спутниц!
В коридоре отеля столкнулась нос к носу с Хиль-Эной.
— Ты куда такая радостная? — окликнула ее.
А она, проносясь мимо с пляжной сумкой наперевес и довольной улыбкой, оглянулась, чтобы бросить, напевая:
— Полный курс массажа! — И помахала рукой.
Да, припоминаю некоторые вечера, когда мы пытались уговорить Хиль-Эну поехать с нами на танцы, а она отнекивалась, уверяла, что ей совсем не скучно, что у нее на раннее утро заказан массаж и пропускать — себе дороже. Просила не беспокоиться о ее досуге. Видимо, я была не права, когда поддакивала Гольгерте, мол, Хиль-Эна зря полетела на отдых в компании молодых и красивых, теперь, вот, стесняется танцевать с нами. Зря, я не присмотрелась раньше. А теперь, вижу: поставь Хиль-Эну в ряд с нами, и мы потускнеем на фоне этого рыжего солнца…
Барут-Тим перехватил меня в холле. Неожиданно.
— Ты еще не одета? — Он удивил меня простотой одежды. Никакой формы, никакого официоза. — Надевай темное и удобное. Мы едем в особое место!
В номере царствовал бардак. Так что, мои метания в поисках подходящей обуви не добавили беспорядка, а лишь лаконично вписались в обстановку.
— Ты куда? — Гольгерта вынырнула из чемодана. — Ты уезжаешь и меня бросаешь одну?
— У тебя остаются еще Вирери и Хиль-Эна, — я завязывала шнурки на кедах и поэтому не смотрела на подругу, а та — хмурилась. — Они тебя будут развлекать!