Хороший человек
Шрифт:
Как и обещала, я тоже внесу свою крошечную лепту. Вчера в мой ресторан пришла какая-то грязная пожилая женщина, может, бездомная, может, наркоманка. Я не стала ее прогонять, а дала ей хороший столик. Я подумала, что она просто хочет снова вспомнить, как это – быть человеком, обедать в ресторане, быть среди людей. Мне было все равно, если бы она не заплатила, но мне показалось, что она не собиралась есть на халяву. Возможно, насобирала какие-то деньги или даже заработала. Я так прониклась желанием сделать что-то для нее, что мне показалось, что я знаю ее давным-давно, всю жизнь. С ней потом, правда, приключилась печальная история, но об этом потом, сегодня только позитив! Пишите в комментариях, какие добрые дела сделали вы!
И напоминаю, что на следующей неделе – фоторепортаж
До встречи на страницах моего блога. Как всегда,
Ваша А.
Глава 2
Три недели только и разговору было о трупе мужчины, найденном в гаражах на окраине маленького спокойного города. Три недели без перерыва все обсуждали, пересказывали подробности, придумывали новые, строили версии, звонили в другие города родным и друзьям, чтобы сказать: «Ты представляешь, что у нас произошло?» И снова, в который раз принимались рассказывать про то, как нашли утром труп мужчины с огнестрельным (огнестрельным, это из пистолета, как в кино!) ранением живота, который приехал сюда на машине, бросил ее за два квартала и пешком, истекая кровью, зачем-то шел по улицам, не обращаясь за помощью, даже не позвонив в скорую! А ведь был и телефон в его куртке, и деньги в бумажнике, а что осталось от человека? Кровавая лужа в салоне машины (угнанной, конечно, как же иначе), кровавые следы на первом, быстро растаявшем ноябрьском снегу, и вторая кровавая лужа там, где он умер. Так и не понял никто, куда он шел, кого искал, и почему не обратился за помощью. И не понял никто, кто он вообще, потому что в маленьком городке Замирске никогда он не жил, и никто здесь его не знал. В областном центре, в Миропольске, тоже ничего про него сказать не смогли. Через три недели новость перестала удивлять и пугать, и постепенно про таинственный труп забыли, только в полиции продолжали пытаться вести расследование, которое тоже пока никуда не вело.
Алиса новость с соседками обсуждала, но без всякого рвения. Ее страх так и не прошел, и она все боялась, что придут к ней и спросят, о чем она говорила с покойным, и не отдавал ли он ей банковскую карточку. Иногда она надеялась, что вот-вот вернется та спокойная Алиса, которая рассуждала о совсем странных вещах, но она ушла, и некому было защитить ее от Алисы-трусихи. Карточку она спрятала в банку из под кофе, а банку – на верхнюю полку за книгами, и с того самого вечера так и не решалась снова посмотреть на нее, не то что отправиться к банкомату и проверить, есть ли на ней деньги, и сколько их.
А когда кончился ноябрь, и начался декабрь с его суматошными новогодними приготовлениями, Алиса подхватила грипп. Три дня провела она в постели, и все три дня не было ей покоя. Снился ей мужчина, державший ее за руку, снилась ей проклятая пластиковая карточка, снились гаражи и лужа на снегу. А когда просыпалась она, вспоминала она тот вопрос, что задал ей человек. «А и правда, хороший ли я человек? И как бы узнать это?» – думала она, то ли от температуры, то ли от того, что не может никому рассказать свой секрет.
– Миша, а я хороший человек? – спросила она у своего мужа, когда он пришел с работы однажды вечером.
– Что это тебя на такие размышления потянуло? – бросил он ей и уселся, как всегда, смотреть новости по новостному каналу, который Алиса тихо ненавидела. Как только муж его включал, больше он ничего не слышал и ничего ей не отвечал. Сегодня это ее разозлило, и она встала между ним и экраном.
– Просто скажи, я хороший человек? – повторила она вопрос.
– Да, да, отстань!
– А как ты это понял? Почему ты решил, что я хорошая?
– Ну ты же моя жена, ты же не можешь быть плохой, – и он сделал звук погромче и пересел, чтобы больная Алиса не мешала ему смотреть передачу. – Не веришь мне, спроси еще у кого-нибудь. Вон у священника в церкви, он разбирается, наверное.
Женщина отошла в сторону и посмотрела на своего мужа внимательно. «Почему я живу с ним?» – вдруг подумалось ей. Эта мысль испугала ее и удивила. Почему он все время смотрит этот дурацкий канал? Почему никогда не спрашивает, как прошел ее день? Почему никогда и никуда с ней не ходит? Почему почти не занимается их шестилетним сыном? Ему все равно. И ей все равно. Они вместе уже двенадцать лет, она даже не может вспомнить, как прошло их первое свидание. Им просто уже ничего друг от друга не нужно. «А он сам, он хороший человек? Наверное, он убежден, что да. И про меня тоже. Он никогда про это не думал. Все, что я, все, что вокруг меня – все хорошо. Зачем сомневаться?» И ей стало противно, противно от этой убогой уверенности. И вдруг снова почувствовала она в себе другую, спокойную, которая шептала ей: «Тебе не нужен ни он, ни его ответ. Тебе вообще не нужно спрашивать. Что тебе нужно, так это взять карточку, поехать в Миропольск и там ее проверить. Ты же не дура, чтобы пользоваться банкоматами в своем городе. Завтра тебе не надо на работу, ты же еще на больничном. У тебя будет весь день, пока Юрка в садике, ты доберешься на автобусе за сорок минут. И ты будешь знать, правда это или нет, вот и все, что стоит выяснять.» И вслед за ее страхом и робким сопротивлением снова раздался голос: «И если будут у тебя эти деньги, ты просто возьмешь сына и уйдешь, уедешь в Москву, тебе хватит на первое время. Это и есть доброе дело, и там никто тебя не найдет.»
Нет, не поехала на следующий день Алиса к банкомату с карточкой в руках, а поехала она, в длинной юбке и в красивом шарфе на голове, в местную церковь, отстроенную пару лет назад. Она была там на Пасху, и тогда ей стало плохо от духоты и тесноты, а до этого – на крестинах у сына коллеги, где они с подружками обсуждали девицу в короткой юбке, заявившуюся креститься в таком возрасте и – о боже! – в такой одежде и даже с помадой на губах. Они тихо хихикали и выбегали на улицу, боясь гневных взглядов местных церковных бабушек, которые девицу обсуждали совсем не тихо, а не стесняясь, периодически осеняя себя крестным знамением.
В этот раз Алиса надеялась, что в церкви будет тихо, спокойно, и будет с кем поговорить. Только раз ощущала она благостный трепет в храме, но было это не здесь. Тогда не была она еще замужем, и ребенка еще у нее не было, и попала она в старенькую церковь, выстроенную еще в советское время среди частного сектора. Пришли они с Михаилом, тогда женихом, чтобы поговорить по поводу венчания. В церкви было всего несколько человек, и был священник – старенький, согбенный, с улыбающимися глазами и ласковым голосом. Он сразу понял, что никогда они не были в церкви, и что им неловко, и что крестятся они неумело, потому что не знают, когда и как это делается. И он подошел к ним и заговорил с ними ласково. Не было в этой церкви суровых старушек, которые вершат свой скорый суд, а было здесь тепло, светло и уютно. Тогда Алиса испытала какую-то новую для себя душевную радость, она дала себе слово, что обязательно станет регулярно приходить сюда. Но потом накрыла ее с головой подготовка к свадьбе, да и от венчания они решили отказаться (ну смешно, венчаться в такой крохотной некрасивой церкви, куда все гости поместятся?), а потом обещание, данное самой себе, забылось, смылось из души. И только иногда думала женщина о том, что испытала, и хотела снова почувствовать то же самое. Не за этим ли пошла она снова в церковь?
Новый храм был большим, красивым, но каким-то бездушным. Он давил своей позолотой, деревянными резными украшениями и запахом ладана. Так же неумело, как и много лет назад, Алиса перекрестилась, и так же стала озираться по сторонам. Службы не было, да и людей почти не было. Горели несколько свечей, а из церковной лавки, где можно было купить все, от иконок до свечек, от крестиков до тяжелых подарочных книг, доносились веселые женские голоса. Не было старенького священника с ласковыми глазами, некому было подойти к растерянной гостье, чтобы приободрить ее, чтобы помочь ей. Она решила просто подождать, а уж если ничего не произойдет в этом красивом зале, где она чувствовала себя чужой и одинокой, то пойдет она к смешливым продавщицам в лавке и попробует спросить у них, что же ей делать.
Алиса медленно обходила зал, рассматривая иконы, вглядываясь в лица святых. Они все показались ей грустными и ненастоящими. И вот когда она почти закончила свой обход, вышел молодой священник с черной бородой и в очках. Он говорил по мобильному телефону недовольным голосом, не стесняясь ни печальных икон, ни Алисы, ни двух старушек, которые быстро и мелко крестились в углу, где еще горели свечки.
– Что? – крикнул он в трубку, – Я же сказал, что мне нужно сегодня, сегодня! Сколько можно откладывать?