Хороший наш лагерь
Шрифт:
— Я как об этом подумаю, сразу жить не хочется. Люди, значит, ничто, меньше песчинки для мира. Он и не замечает нас.
— Пускай не замечает, нам-то какое дело.
— Значит, живу я или нет, миру все равно. И еще в той книге написано, что все люди когда-нибудь погибнут. И земли не будет, и солнца тоже не будет, а мир — будет.
— Это еще как сказать. А бессмертие?
— Что бессмертие?
— Да его же изобретут. Очень скоро изобретут. А потом мы полетим к звездам. Тоже будем всегда жить, еще подольше мира.
— Когда это еще будет.
— А может, и скоро. Если бы каждый старался и работал, скоро бы было.
— Это верно, — сказал Толик, помолчав, — только не каждый старается. Из-за этого так и долго, наверное, что не каждый.
— По радио бы объявить, — сказал я.
Разные разговоры
Мы с Ниной дежурные по даче. Мы подмели пол, я наверху, а она внизу, а еще подмели лестницу и вынесли мусор в овраг. Потом мы стали ждать отряд. Он полол турнепс в колхозе.
Нина заполняла отрядный дневник. Оказывается, у нас есть свой дневник. В нем написано про каждый день, что и как мы делаем в лагере. Нина писала: «Сегодня прекрасный день. Дружно, с отрядной песней, мы пошли на помощь соседнему колхозу «Борец».
Она закончила страницу, и мы начали разговаривать. Нина рассказала, как летала на «ТУ-104» к бабушке в Свердловск. Рассказала про бабушку и про своих родителей. А еще про рыб в аквариуме и про щенка Бобика. А я рассказал, как у нас жил еж в прошлом году. Днем он сидел под шкафом, а ночью хлопал по полу и катал бутылки. Потом я тоже рассказал про своих родителей и про Евсей Александровича, который собирает гоночную машину. А Нина вынесла тетрадь и сказала, что она пишет стихи. Даже дала прочитать кое-какие старые. Про лагерь она тоже успела написать несколько стихов — «Мы любим стоять на линейке» и еще одно, которое она сразу накрыла, как перевернула страницу.
— А я вот иногда люблю родителей, а иногда меня такое зло берет на них, — сказал я потом.
— Меня тоже иногда. Больше на папу. Я захочу подмести пол, когда мама долго не приходит, только возьму швабру, а он говорит: «Ну-ка подмети-ка пол». И у меня все желание пропадает.
— Здорово! — удивился я. — У меня тоже самое.
— Я вообще, когда вырасту большая, детей не так буду воспитывать, — сказала Нина.
— Я тоже, — сказал я.
«И как это получается, — подумал я потом, — люди ходят рядом друг с другом, рядом живут, а не знают, что они одинаково думают. Считают, что они чужие друг другу».
Мы пошли в лес играть на местности. Сначала мы перешли вброд речку, несли одежду над головой. Потом мы бежали до леса, кто первый. Алла Андреевна бежала в середине, потому что подгоняла девчонок.
Потом мы угадывали, где север, — по деревьям, по валунам и по пням. Алла Андреевна рассказывала, как живут муравьи. Оказывается, муравьи очень старые существа. Они жили тогда, когда всё на земле было огромным: росли стометровые папоротники, в океане плавали ихтиозавры, а по суше бродили жуткие динозавры. Все тогда увеличивалось в росте, и только муравьи оставались маленькими. А если бы они тоже вдруг стали расти, то еще неизвестно, кто бы сейчас жил на земле и летал в космосе.
А потом мы нашли чернику. Садись и ешь вокруг целый час, не вставая.
Наверху в соснах был ветер, пучки солнца бегали по земле. Мы сидели и ели чернику. И Алла Андреевна тоже стала есть. У нее и зубы посинели.
Я пододвинулся к кусту, на котором было особенно много черничных ягод, и вдруг куст задвигался сам собой.
— В кусте кто-то живет! — позвал я Витьку.
Он нагнулся и как закричит:
— Заяц! Мы зайца поймали!
И вытащил маленького, как котенка, серого зайца. У него были длинные уши, розовые внутри, и белые лапы.
Все сразу прибежали к нам.
Зайчонок визжал тонким голосом.
— А заяц ли это? — сказала Алла Андреевна.
— Мы его в живой уголок отнесем и будем выращивать всем отрядом, — сказал Наум.
Витька снял тюбетейку, но в нее зайчонок не поместился.
Тогда я снял брюки и завязал наверху штанины. Мы положили зайца в брюки. Ему стало тепло, и он успокоился.
В живой уголок нас привели Сушковы. У них там были две морские свинки. Эти свинки сидели в клетке и всегда что-то жевали, мигая маленькими глазками.
У клеток стоял плаврук. Он еще заведовал уголком.
— Петр Петрович, отгадайте, что я принес? — спросил я.
— Да как тебе сказать? — задумался он.
— Зайца.
И мы посадили зайца в свободную клетку.
— Назовем его Федькой, — сказал Петр Петрович и записал Федьку в большую тетрадь, которая называлась амбарной книгой.
Воскресенье
— Сегодня жизнь выбьется из колеи нормального режима, — сказала Евгения Львовна в воскресенье.
И точно: после завтрака никакого распорядка не было, а все ждали родителей.
— Пошли на забор, к дороге поближе, — предложил Наум.
— Они с Толиком лапти будут плести, — сказал Витька, — на что вам эти лапти, ракету бы сделать настоящую.
— Это они для истории, — сказал Наум.
— Умирает лапотное дело, — сказал я.
Феофан Феофановича дома не было. Он уехал на киностудию. Мы с Толиком знали, где что лежит, и нашли всё сами. Только сели, слышим: гудит машина.
— Я пойду взгляну, все-таки вдруг родители, — сказал Толик.
Мы пошли с ним вместе. Это был грузовик. Обыкновенный грузовик с пустым кузовом. Вдоль всего забора стояли октябрята.
— Вон, вон там едет! — кричали они и начинали подпрыгивать.
— А чего их ждать, — говорил толстый Митька, — сами приедут.
Но его никто не слушал.
И только мы с Толиком отошли, как из-за леса выехал автобус. Целый автобус родителей.
— Мама, вон моя мама в окно смотрит! — закричал какой-то малыш, и все они полезли на забор.
— Дети, стоп! — крикнула Евгения Львовна. — Без расписки не отпущу.