Хорошо или правильно (Культура речи)
Шрифт:
А вот у французов все слова имеют ударные конечные слоги: мам'aн, пап'a, Пар'u (Париж), Дюм'a, Тиссандь'e, ПаганЭль… То же самое можно наблюдать и в турецком языке. В польском же еще более странно для нас — все слова несут ударение на втором слоге от конца. Поэтому «самая обыкновенная» наша «вода» у поляков звучит как «в'oда», а польское имя Станисл'aв, которое мы произносим так, как я обозначил, будет по-польски Стан'uслав; родительный же падеж от него — Станисл'aва: опять ударен второй слог от конца.
Поэтому немец произносит фамилии наших великих людей по-своему: Т'oльстой, Т'yргенефф; француз — на свой лад: Пушк'uн, Менделей'eфф, Турген'eфф. Наши длинные слова, у которых ударяемый слог приходится где-либо возле середины, для них вообще труднопроизносимы, и они непременно перемещают в них ударение, «Градостроительное» (дело) — попробуй выговори! Когда мы перенимаем иноязычные ударения, это делается чаще всего по каким-либо случайным причинам. Нам совершенно безразлично, произнести Ш'eкспир или Шексп'uр, Рентг'eн или Р'eнтген. Чаще всего переделки объясняются здесь или историческими причинами (имя Шекспир пришло к нам через французскую передачу, через Вольтера), или простой случайностью и неосведомленностью: так, у нас теперь не только аппарат для просвечивания зовут рентг'eновским, но даже улицу имени великого физика в Ленинграде именуют «улицей Рентг'eна», что уж вовсе никуда не годится!
Иностранцам часто кажется, что русским просто живется, — ставь ударение где вздумаешь. На деле наше положение несравненно сложнее, чем, скажем, у француза или турка. Русскому человеку приходится «в голове держать» бесконечное разнообразие мест ударения, не подчиняющееся никаким видимым правилам. В самом деле, если л'oшадь — л'oшадь, то маленькая лошадь должна быть л'oшадка, а она почему-то лош'aдка. Почему?
Как раз в русском языке дело с постановкой ударения обстоит строже, чем во многих других: от перемены места его часто зависит смысл слова: м'yка — мук'a, з'aмок — зам'oк. Ничего подобного нет во французском, но существенно то, что и для коренного русского вопросы ударения и его места на том или ином слоге слова нередко представляют собой немалую проблему, неверное решение которой выдает малограмотность говорящего. Вспомните ироническое изречение насчет д'oцентов и пр'oцентов. Смысл насмешки, заключенной в нем, как раз и состоял в том, что неправильные ударения на первых слогах слов «д'oценты» и «пр'oценты», которые надлежит выговаривать, делая акцент на их концах, изобличают человека невежественного, не владеющего системой ударения, принятой в литературной речи.
Я сказал — «системой»… Это — желаемое, выданное за сущее. В том-то и дело, что никаких твердых закономерностей русское ударение не представляет (или, может быть, они еще не выявлены), так что желающему расставлять их правильно приходится держать в памяти тысячи всевозможных слов под угрозой быть отнесенным к разряду неучей.
Вопрос ударений особенно жестко стоял в дореволюционные времена. Человека, который бы произнес в те дни названия Аничков мост или дворец с ударением на «а», сочли бы недостойным быть «принятым в обществе»: «Аничков! Так говорят только попы да белошвейки!»
Сейчас к этому мы склонны относиться не столь сурово, но все-таки если вы претендуете на интеллигентность, а говорите: «Куда пол'oжить мой п'oртфель?», ваши действительно образованные собеседники заподозрят вас в преувеличении сведений о вашем образовании.
Правда, бывают слова, в которых допускается и двоякое ударение. Говорят и «тв'oрог», и «твор'oг», причем нельзя счесть какое-нибудь из этих произношений неправильным. Спорят, как вернее сказать: 'aтомный и ат'oмный, причем нередко вносят в этот спор яростную горячность, когда на самом деле, вероятно, допустимо и то и другое произношение.
Так, например, от существительных «закром», «слалом» мы производим прилагательные с ударением на «а» — «з'aкромный», «сл'aломный». В то же время, однако, от «способ» образуется «спос'oбный», а не «сп'oсобный»…
Человек «культурной речи» будет особенно осторожен при произношении иностранных фамилий: недопустимо называть Т'oмпсона — Томпс'oном. Бальз'aка — Бальзак'oм; нехорошо произносить «форм'yла», «пост'yлат», «кат'eт»…
Случается, впрочем, что заведомо неправильное ударение мало-помалу получает «права гражданства» и становится общепризнанным, то есть уже «правильным».
Я приводил выше пример немецкой фамилии Рентген, ставшей у нас именем нарицательным. Во дни моего детства все говорили еще «лучи Р'eнтгена», «р'eнтгеновский кабинет». Теперь даже в лучших словарях вы найдете ударение над вторым «е»: «рентг'eн» вошло во всеобщее употребление. Вот почему культурный в языковом отношении человек, как только ему встретится незнакомое слово, в котором он не уверен, тотчас, прежде чем рискнуть произнести его «при народе», заглянет либо в общий Толковый словарь русского языка (там ударения бывают обозначены), либо в Орфографический словарь (он тоже их указывает), либо же в специальный Орфоэпический словарь русского языка («орфоэпический» — значит «указывающий правильное произношение»).
Конечно, чтобы «заглядывать» в эти словари, надо их иметь, что не всегда осуществимо. Однако надо прямо сказать: не имея возможности наводить справки по словарям, нелегко сделать свою речь культурной.
В дореволюционное время языковедческий термин «просторечье» нередко употреблялось людьми, не имеющими никакого отношения к языкознанию, в «пренебрежительном» значении. Просторечье? Это — язык «простого народа», «хамов», «мужицкий язык».
Мы употребляем этот термин, но понимаем его, разумеется, совершенно иначе, впрочем, и всегда понимали его настоящие ученые-филологи.
Существует такой нисходящий ряд: «речь полного стиля» (по Л. В. Щербе), то есть «академический, торжественный русский язык», — речь людей, получивших правильное образование, которую можно разбить на две части: «письменную» и «устную» их речь. Разговорная, бытовая речь тех же самых образованных людей — та, которой мы пользуемся в непринужденной беседе друг с другом; просторечье — речь людей, почему-либо не получивших образования, высшего во всяком случае, а возможно, и среднего; наконец — вульгарная речь, грубый язык самого низкого стиля.
Если между крайними точками этого ряда, то есть между: «Я вынужден вас, уважаемый гражданин, просить оставить это помещение», с одной стороны, и «А катись ты, знаешь куда?» — лежит целая бездна, то между двумя соседними членами той же лестницы расстояние весьма незначительно, а кое-где они даже переходят друг в друга незаметно.
Я часто получаю письма от людей, — бывает, высокообразованных, но не языковедов, которые гневаются и досадуют по поводу и просторечных, а иногда и прямо вульгарных слов и словосочетаний, встреченных ими то в газетной статье, то в дикторской речи по радио или телевидению, а нередко и в художественной литературе.