Хозяин бабочек

Олейник Тата

— Классы сирен и русалок. У них тоже ограничение на дыхание в воде, но в паузах можно пользоваться зельями или свитками.

— И что, — сказал Акимыч, — сколько ты будешь плыть с этими зельями? Месяц?

— Никто тут месяц плыть не будет, — сказал Гус. — В первый же день сожрут. Как есть сожрут и с жабрами, и без жабр.

— Тогда морская ведьма! У нее вторая форма — спрут. И плавает быстро, и себя в обиду не даст.

— Да для любого кита-убийцы, — сказала Ева, — этот твой спрут — полезная и питательная закуска. Колечки кальмара, можно без кляра!

— А вот, допустим, маг воды. — сказал Акимыч. — Они же воду умеют морозить, я видел, как один через ручей по ледяному мосту перешел.

—

Ага, — сказала Ева, — маг, который сумеет заморозить воду в океане! Представляю себе!

Я достал удочку, насадил на крючки куски рыбы и бросил приманку за борт. Клюнуло почти сразу, и меня впечатало в борт. Гус стал помогать вытаскивать добычу, а остальные с интересом сгрудились у борта.

— Что это за пакость? — сморщил нос Акимыч, когда мы с Гусом кое-как перевалили из-за борта большой лоснящийся черный мешок с пучком щупалец на одной стороне блестящего тела.

— Определяется как «мегакаракулья», — сказал я, извлекая крючок.

Тут мешок дрогнул, засвистел и стремительно взлетел в воздух, обдав и нас, и других пассажиров, и палубу, и даже паруса черной вонючей жидкостью. С громким плеском мегакаракулья приводнилась метрах в тридцати от корабля, напоследок выставив из воды конец щупальца, сложенный в фигуру, подозрительно смахивающую на кукиш.

***

— Мы вынуждены просить вас в дальнейшем избегать рыбной ловли на борту нашего судна, — сообщил нам Джек Чак Ли после того, как утихомирил пассажиров и привел матросов, отмывающих сейчас веревочными швабрами следы пребывания мегакаракульи на «Пеликане».

— Извините! — сказал я. — Никогда ничего подобного не ловил и даже представить себе не мог…

— Эх, — сказал Акимыч, когда стюард нас покинул. — Я уже ждал, что он тебе квест какой-нибудь крутой даст.

— Кто? Он же игрок!

— А, ну да. Но на него, когда смотришь, об этом забываешь. Непись как непись. Да любой непись в десять раз живее. Просто ты все время, Ним, как учинишь что-нибудь, так потом и начинается всякое интересное.

— Я ничего не учиняю, оно само…

Тут я понял, как глупо и беспомощно это звучит, и заткнулся.

* * *

На третий или четвертый день я уже втянулся в размеренную сонную негу и скуку долгого плавания. Морской болезнью, к счастью, создатели Альтраума не озаботились, но взамен все мы находились в состоянии некой спокойной уютной одури. Поздно вставали, пропустив завтрак, всклокоченные выбирались на палубу, сидели там на мешках, пялясь то на линию горизонта, то на далекий берег Трансильвии. Малапуэлья огибала континент и, как выяснилось, мы шли в этом течении чуть ли не до самого Беловодья, где Трансильвия и Таосань были разделены проливом в пару сотен километров. За обедом в кают-компании стюард как-то пояснил нам, что, проигрывая в скорости, этот маршрут выигрывает в безопасности, ибо почти весь путь мы идем под защитой береговых гарнизонов и в зоне патрулирования боевых кораблей. Наш караван был бы беззащитен перед флотилией пиратов в открытом море, хотя, конечно, и в таком плаванье могут происходить эксцессы, но это большая редкость, не волнуйтесь, госпожа Куриный Суп, это большая редкость… Совсем уж отчаянные головорезы, безобразничающие у побережий, предпочитают все же выбирать одиночные цели. Так-то быстроходный корабль может дойти от Мантиса до Ся-Мина — крупнейшего западного порта в Таосань — за трое суток, но осторожный не будет таскать тигра за усы.

— А что происходит, если пираты нападают на людей в открытом океане и кто-то погибает? Он на корабле возрождается? — спросил я.

— Только если корабль остался цел, и в команде или среди пассажиров есть классы, умеющие воскрешать.

— А если нет таких классов?

Стюард пожал плечами.

—

В этом случае погибшие воскреснут либо на ближайшем материковом кладбище, либо на одном из островов, которых тут тысячи и многие из которых необитаемы. Многие моряки на быстрых кораблях занимаются тем, что разыскивают таких несчастных и спасают их в обмен на ценности или долговые расписки. Весьма выгодный бизнес. Так что, потерявшись в океане, сразу идите на сайт «Парус на горизонте» и заказывайте спасательную экспедицию. Только нужно учесть, что искать вас могут долго, если вы не картограф и не знаете своих точных координат.

— Нужно костер жечь, — сказал Акимыч, — дым издалека видно.

— Это если постоянно находиться в игре, — ответил стюард, — но сидеть на островке, где вряд ли есть вода, питаться крабами и птицами морскими — много ли найдется желающих? Достаточно выложить камнями свои инициалы на берегу и ждать, когда с сайта придет письмо, что ваш остров обнаружен.

Я вспомнил свою робинзонаду на Нерпячьем и подумал, что поначалу много бы дал, чтобы на моем острове водились крабы, мойву я до сих пор видеть не могу.

— Впрочем, — сказал стюард, — мы выбрали не самую приятную тему для обеденной беседы, — он вежливо поклонился сидящим напротив неписям — таосаньцам, которые слушали нашу беседу с довольно кислыми выражениями лиц. — Тем более разговоры о пиратах, кораблекрушениях и штормах считаются дурной приметой.

* * *

То ли эта примета не работала, то ли о всяких морских неприятностях мы поговорили слишком мало, но плаванье продолжалось так же мирно и размеренно, как до того. День сменялся днем, во всем похожим на своего предшественника, горизонт терялся в синеве, берег — в дымке. Несколько раз мы встречали полноценные боевые эскадры, которые патрулировали побережье, а, может, шли карать пиратов — хищные формы боевых кораблей меня восхитили, а розовые паруса на некоторых из них — удивили. Хотя, как объяснил один из матросов, именно этот цвет тяжелее всего заметить издалека в море. Ну, не знаю, я что-то не помню, чтобы в реальной истории были распространены розовые паруса, хотя я всегда мало интересовался книгами о морских сражениях.

В один из последних вечеров мы, как всегда, тусовались на палубе, прихватив с собой бутылочку вина, купленную в буфете. Честно разделив сомнительное пойло по стаканам и отсалютовав Хохену, блуждающему вокруг грот-мачты, Акимыч отхлебнул из своего стакана и сморщился. Я тоже попробовал свое вино и вылил его за борт.

— Ну, и зря, — сказала Ева. — Еще неизвестно когда нам в следующий раз вино даже понюхать удастся. Или пиво.

— А что, в Таосань сухой закон? — заволновался Гус.

— Да нет, рисовых водок и сливового пива у них сколько хочешь, — сказала Ева. — А вот виноград и хмель — чисто трансильвийские продукты. Поэтому в Таосань они — импортный товар, а, стало быть, очень дорогой, и, значит, нам не по карману. Вы можете смеяться или плакать, но у меня осталось всего три тысячи клановых денег, и как мы с таким богатством собираемся мотаться по всему континенту — мне неведомо.

— А почему, — спросил Лукась, — мы в таком случае не везем с собой в багаже большой запас вина, чтобы продать его туземцам?

— У тебя есть лицензия на торговлю в Таосань? Или время на такую торговлю? Или обширные связи на тамошних рынках? Нет? Значит, ты будешь продавать на аукционе, или растаскивать по перекупщикам и харчевням. Получится не сильно выгоднее, чем наш конторский груз, а хлопот — намного больше. Тут мы сгрузим все в порту приемщику — и свободны.

— А может быть, — сказал Акимыч, — что Хохен, как только ступит ногой на Таосаньскую землю, тут же заорет: «Вот она моя родина! Я вернулся! Вот вам мешок драгоценных камней!»