Хозяин болота
Шрифт:
– Чем утешить тебя? Как обогреть?
– Утешить… – прошуршал Хозяин в ответ. – Утешить… – Глаза его потемнели, из них вязкими каплями потекло чёрное и страшное, уносимое стремниной дальше. И там, где пролегали чёрные полосы, начинало тянуть гнилью. Хозяин жутко улыбнулся. – Я утешусь. О, как я утешусь!
Чёрные слёзы растаяли в воде, река всколыхнулась волной, едва не выйдя из берегов. Пальцы, только что нежно обнимающие ладони Ивы, превратились в стальной капкан: рвись-не рвись, не выпустит!
И тут кто-то из деревенских, подкравшись сзади,
Она с визгом кувыркнулась в реку. На мгновение помстилось, что снова оказалась в болоте, да не по колено, а целиком. И теперь ни вдохнуть, ни выбраться! Ива забарахталась, не понимая, где верх, где низ, а девки на берегу знай хохотали! Чего пугаться: воды едва по пояс! Колени-то разогни, дурёха, – и встанешь во весь рост! Когда же это поняла сама Ива, страх улетучился. Исчезло и болото, и лес, и жуткие топи, всплывшие в её памяти.
Она под всеобщее улюлюканье выбралась на сушу и отжала подол. Платок уплыл вслед за рубахой, и предстояло сильно постараться, чтобы их нагнать. Зелёные волосы разметались по плечам.
Ива окинула бывших подружек затравленным взглядом, но те, видно, усмотрели в нём угрозу, а не обиду, и отшатнулись.
– Прокляну! – в шутку пригрозила девушка, безошибочно указывая на зачинщицу – конопатую нескладёху, пока ещё не вошедшую в возраст невесты.
Девица ещё не обрела взрослой стати, однако тело того не знало и всё норовило вырасти. Да не равномерно, а по очереди: то одна грудь, то вторая. То нос, то губы… Нескладёха хрюкнула от испуга и юркнула за спины подружек.
Но вместо смеха, всегда сопровождающего дурные шутки, раздался всеобщий вздох. Первой обрела голос дородная красавица Сала:
– Мавка!
Она аж раскраснелась, став похожей на ту дюжину свинок, которыми по праву гордился её отец.
Остальные подхватили. Громче всех кричала Хоря, харчевникова наследница:
– Мавка! Мавка!
– Я не…
Ива закусила губу. Как докажешь? Всё одно в своей правоте никого не убедить. Кричи-не кричи, а волосы зелены и лучше всяких наговоров кажут, кто тут с нечистой силой водится.
А Ива-то и правда с ней водилась! И домашнего духа, являющегося то чёрным котом, то мышкой, то сверчком она теперь с рук потчевала. И колтун при виде неё прятался в сноп сена, и хвороб – маленьких злыдней, похожих на комочки шерсти, она метлой выметала из углов. Так что ж теперь перечить?
Уперев руки в бока, она проговорила:
– Ну мавка. И что с того?
Девицы так и опешили. Они небось ждали мольбы и слёз: мол, человек я! Ваша! Неужто не верите? А Ива возьми да согласись! Как быть?
– С нечистой силой водишься! – неуверенно укорила нескладёха.
Ива подтвердила:
– Ну вожусь. А тебе, Еня, никак завидно?
Красавица Сала, будучи бойчее прочих, выступила вперёд.
– И Хозяин болота тебя к себе утащит!
– Не утащит, – поправила Ива, внутренне содрогнувшись, – а под руку возьмёт и женится. А тебе с сыном мясника миловаться. Ты за этого толстяка с младенчества просватана!
Красавица скривилась: косоглазый парнишка был ей не люб, а насмешки собирал со всех деревенских парней. Но отцы их и правда всё порешили заранее, даже успели прикинуть, как перестроить дома, чтобы вышло большое родовое имение, да с пристройкой, где можно открыть лавку.
– Покуда я слова поперёк никому не молвила, – между тем продолжала Ива, – всем хороша была! И на вечёрки меня звали, и кудель вместе прясть. А уж от пирогов матушки моей и подавно никто не отказывался! А ныне не угодила? Ныне плоха? Отчего же? Что я за себя постояла, а никто из вас не сумел?
От этих слов нескладёха Еня горько завыла – видно и на её сердце тяжким бременем висело горе. Девки кинулись её утешать, утирать слёзы. Сала же плюнула Иве под ноги.
Ива пожала плечами, развернулась и пошла вниз по течению, куда уплыла брошенная рубаха. Она держала спину прямо и шагала твёрдо до тех пор, пока кто-то из девок ещё мог её видеть, но, когда русло завернуло за холм, слёзы сами покатились по щекам. Девушка утирала их рукавом, но тот, промокший, мало чем помогал.
Как-то само собой вышло, что ноги вынесли её к опушке. Там, недалеко от берега Ключинки, дюжину зим назад обосновалась слепая бабка Алия. Младшая дочь Лелея долго умоляла её вернуться в род, не позорить семью, но старуха была непреклонна.
– Я слепая поболе вас зрячих вижу, – говорила она.
И ничто не могло заставить её изменить решения. Вот и вышло, что Креп с женой, не в силах переубедить своевольную старуху, сдались и помогли ей переделать продуваемый сквозняками шалашик, который она объявила жилищем, в маленькую, но крепкую избёнку. Уважая старость, они помогали Алие с бытом, приносили снедь, но та всё больше отказывалась:
– Я не немощная. Без вас обойдусь.
В деревне она показывалась редко. Разве что на смотрины к внучке явилась, да и то без большой охоты. А до того не пересекала околицы с позапрошлой весны.
Когда на свет появилась Ива, Алия сначала выхаживала хворого младенчика, а опосля, когда девчонка начала бегать по двору голышом, нянчила её пуще родных дочерей. Тогда-то старуха и начала слепнуть. Словно последнее здоровье отдала, чтобы вытащить внучку, рождённую одной ногой на том свете. А убедившись, что та выросла, хоть и худой, но крепенькой, покинула родню.
Алия рассказывала сказки про незримых жителей леса, про духов, про то, как договориться с богами. И про болото рассказывала. Что даже в самый страшный час туда соваться не след. И Ива с подружками, слушающие с открытыми ртами, твёрдо усвоили: в запретную чащу – ни ногой!
Избёнка была совсем крошечная. Одному человеку – и то тесновато. Зато отапливалась с полполенца, а для одинокой слепой бабки это важнее. Не было даже забора. Креп некогда порывался поставить хоть какую ограду, дабы не лезло дикое зверьё: лес-то рядом! Но Алия погнала его метёлкой: