Хозяин лета. История в двенадцати патронах
Шрифт:
– Отпустим его. Пускай бродит, где хочет. «Эскадрерос» приручает. Уж больно лихо он за них взялся. Интересно посмотреть, что получится. Если я прав – а я ведь прав, – никуда он от нас не денется. А что касается пистолетика: почему не вернуть? Обязательно вернем. Покопаемся немножко – уж больно любопытные патроны у этой машинки – и вернем. Мы не «эскадрон», нам чужого не нужно.
Пока механики доводили «Пантеру», Ваня возился с извлеченным из обоймы патроном. Аккуратно, стараясь не помять гильзу, надпилил шейку и вытащил пулю. Та оказалась необыкновенно длинной – почти во всю длину патрона и с дырочками на донце. Ваня постучал
Ваня отделил кусочек, поднес спичку. В пламени спички кусочек расплавился, потек прозрачно, но так и не загорелся. Пулю Ваня также опилил вдоль, чтобы снять оболочку, как луковичную шелуху. Поначалу он хотел распилить ее пополам, но диск сломался, едва погрузившись под раскрашенную спиралями поверхность пули. Когда наконец Ваня справился с работой, в руках у него остались половинки оболочки, тонкой, заполненной той же серо-голубой массой, и внутри нее – тонкий черный конус, похожий на острие скорняцкого шила. Ваня попробовал царапнуть его напильником и диском. Потом, взяв молоток потяжелее и плоскую гирьку, приставил к гирьке конус и начал бить. К Матвею Ивановичу сердечник пули он так и принес торчащим до половины в гире. Матвей Иванович велел сердечник из гирьки выдернуть. Ваня, заскрежетав зубами от натуги, выдрал его щипцами. И, окунув в стакан с водой, уронил сердечник в подставленную ладонь старика. Тот посмотрел угольно-черный конус на свет: он был как только что изготовленный, без единой царапины.
– Неплохо, – хмыкнул Матвей Иванович. – Неплохо. А пулька-то – настоящая ракета.
ПАТРОНЫ ПЯТЫЙ, ШЕСТОЙ И СЕДЬМОЙ:
КАПИЩА И ИДОЛЫ
Они есть почти в каждом районе, городе, городском поселке. На площадях, вместо статуй отцов отечества, в военных частях, на перекрестках, у заводов, кладбищ и парков. Они в разной степени исправности и готовности. Некоторые изъедены ржавчиной, проступающей из-под толстой кожуры старой краски. Некоторые безнадежно испорчены: с забитыми в пушечные стволы трубами и бревнами, с развороченными двигателями, намертво заваренными люками и колесами. Но большинство – живо.
На постаменты ставили не хлам, не безнадежный мусор, ни к чему более не пригодный, – ставили то, чем когда-то гордились, что воевало и было готово воевать снова. Сталь, способная выдерживать противотанковые снаряды, выдержала и полсотни лет непогоды ничуть не хуже, чем огромные танковые парки, которые империя и в последние годы существования продолжала распродавать. Имперские танки великой войны, легендарные «тридцатьчетверки», за последние полвека воевали почти во всех войнах планеты. Мяли буш в Намибии, проламывались сквозь конголезские джунгли, стреляли в Корее по американцам, на Синае – по евреям, в Никарагуа – по «контрас», а в Афганистане – по потомкам тех, кто сидел когда-то за их рычагами в Великую войну, их породившую. Грубое литье «тридцатьчетверок» выдерживало попадание из базуки, а управлять ими после получасового обучения мог и мальчишка.
Матвея Ивановича «тридцатьчетверки» не интересовали. Страна кишела ими, и за них по эту сторону границы никто из занимавшихся копательским промыслом не дал бы и доллара. За границей – да, «тридцатьчетверку» могли бы купить, но за цену, которая вряд ли бы возместила расходы на перевозку. Имперская армия усеяла своими танками-памятниками и Восточную Германию, и Польшу, и Венгрию. В Венгрии, правда, после ухода имперских войск их сдали в металлолом чуть ли не раньше, чем статуи отцов-основателей. Там кровавая память была слишком свежей. Зато «тридцатьчетверки» теперь интересовали Диму. Находка на болоте подействовала на него, как наркотик. Старые танки теперь грезились ему на каждом углу.
Явившись как-то к Матвею Ивановичу, он изложил ему свою программу снятия их с пьедесталов и возвращения в строй. Старик план одобрил и не стал говорить окрыленному успехом Диме, что завести собственный танковый полк можно куда проще. Причем из куда более современных и боеспособных машин. Во-первых, Матвею Ивановичу было интересно посмотреть, как Дима со своим планом справится. А во-вторых, старик дорожил уцелевшими осколками Великой войны. Для него оживить их, поставить в строй значило оживить самую сильную часть себя, свою юность. Та война очертила всю его жизнь – той же войной он хотел ее и окончить.
Дима сильно ошибся насчет Матвея Ивановича. Да и никто из атаковавших Протасовское болото не понял, почему он, всегда осторожный, всегда оставлявший за собой с дюжину мостов и даже пару бункеров с подземным ходом за ближайшую границу, решился на такое. Конечно, «эскадрон» все ненавидели, но и боялись до судорог. «Эскадрерос» же не боялись ничего и никого. Если милиции случалось ненароком задержать кого-нибудь с вишневыми кожаными корочками, самое малое, чем могли отделаться не в меру ретивые сотрудники, – это лишение тринадцатой зарплаты и отпуск в феврале.
Городскую милицию в свое время взбудоражила история с патрулем, подобравшим пьяного «эскадреро» на лавке автобусной остановки в конце Великокняжеского проспекта. «Эскадреро» в задравшейся куртке, расстегнутой до пупа рубахе храпел, показывая ночным прохожим кобуру под мышкой. Патрульные быстро обезоружили спящее тело, обыскали и вытащили под свет фонаря удостоверение. Минут десять они придушенными голосами переругивались. Потом всё-таки решились: нельзя же оставлять пистолет просто так, ведь кто угодно заберет, да и удостоверение тоже – ценность. Сам пусть спит, а пистолет с удостоверением вернем потом.
Когда старший патруля доложил о произошедшем и положил изъятое на стол перед дежурным по отделению, тот схватился за голову. И тут же погнал патрульных назад, выматерив и пообещав надрать думалки так, что до отпуска сидеть не смогут. Но пьяный уже исчез. Патрульные обшарили весь квартал, но так никого и не нашли. Пистолет с удостоверением пришлось отправлять наверх вместе с рапортом о происшествии. Через два дня представители «эскадрона» заявили, что на их сотрудника напали, избили и отняли табельное оружие. При исполнении. Патруль пошел под суд. Старший получил семь лет, остальные – по три года, всё начальство отделения лишилось работы.
У истории было продолжение. Брат старшего служил в ОМОНе, и на дискотеке во Дворце спорта на Великокняжеском они вместе с черно-пятнистым патрулем отлупили подвыпившего «эскадреро» – того самого – дубинками. А он из того самого табельного пистолета сделал дыру в потолке и пять – в солдатах патруля. На дискотеке было много народу, «эскадреро» судили, дали много, но после суда он благополучно исчез в неизвестном для общественности направлении. Ходили слухи, что его видели в Чечне. «Эскадрон» постоянно отправлял туда своих набраться опыта и пострелять по живым мишеням в боевой обстановке.