Хозяин Мрака
Шрифт:
— Моё бесследное исчезновение ничего не изменит…
— Бесследное — нет. Но что, если ты пошумишь так, чтобы они даже при всём желании не смогли бы тебя проигнорировать? — Зрачки перерождённого сжались, превратившись в две вертикальные вытянутые полоски. — Появление в непосредственной близости злейшего врага заставит симбионтов забыть обо всём и обо всех. Какие там великие города, если сам Марагос дал о себе знать?
— При моей нынешней силе открытая конфронтация — самоубийство.
— Знаешь, на закате войны, когда моя раса оказалась на грани полного уничтожения,
— Для такого тоже необходимы силы. И силы немалые, если я собираюсь приковать к себе внимание, а не стать посмешищем среди симбионтов. — Лордов не получится напугать человеком, способным одолеть их рядового сородича в битве один-на-один. И даже двух-трёх трупов будет недостаточно, так как после такого боя перерождённого можно будет брать тёпленьким.
— Так и от тебя никто не требует отправиться в гости к этим ублюдкам прямо сейчас. Долгожители неповоротливы, а чувствующие себя непобедимыми неповоротливы вдвойне. Любая неожиданная проблема на горизонте заставит их отвлечься, и этой проблемой не обязательно должно стать твоё появление.
— Я понимаю, что ты имеешь ввиду. — Покивал Элин, пытаясь сообразить, какие именно акции смогут отвлечь симбионтов. Гибель сородичей? Налёты на гнездо? Исчезновение шпионов в других городах? — Но для претворения любого варианта в жизнь мне придётся покинуть Китеж.
— Если этого не сделать, то симбионты рано или поздно поймут, откуда у их неприятностей растут руки. Они не идиоты, и два десятка пустот вместо людских разумов заметят, пусть и не сразу. — Дарагос говорил об этом как о чём-то совершенно очевидном. Тобишь, он изначально считал, что Элину необходимо убраться из города подальше. Логично, но самому перерождённому такая перспектива не очень-то нравилась. — А ещё ты перестанешь тратить время на болтовню с друзьями и развлечения в постели.
Элин приподнял бровь. Он не рассказывал Дарагосу таких подробностей, а тот, с его же слов, был лишён возможности наблюдать за внешним миром. Тем не менее, он сказал то, что сказал.
— Нет, Элин, я всё так же слеп и глух во всём, что касается реального мира. Но твоё выражение лица говорит само за себя: я ткнул пальцем в небо, а попал в звезду.
— Я обдумаю этот вариант. Но всё зависит от того, смогу ли я обрести силу достаточную, чтобы не сгинуть, столкнувшись с первой же группой симбионтов. — В руку перерождённого прыгнул гримуар, а вокруг него завращались потоки подконтрольной ему анимы.
— Меч тебе нужен, а не книжка, парень. — Дарагос занял крайне оригинальную стойку, чем-то напоминающую таковую у копейщиков. Не самый пропащий вариант, если учитывать размеры его оружия и тот факт, что в обращении с мечом седой мужчина достиг невероятных высот. — Может, всё-таки передумаешь?
— Если только с книжкой всё будет действительно плохо. — Усмехнулся Элин, срываясь с места. Там, где он только что стоял, схлопнулся воздух — до того велика оказалась его скорость.
Уж в чём-чём, а в методах закалки тела Дарагос разбирался на божественном
После завершения каждой тренировки Элин как следует проникался собственной слабостью, и в реальный мир выносил навязчивую идею самозабвенного совершенствования своих сил. Когда-то это были требующие глубокой проработки моменты вроде отставания какого-то канала от остальных, когда-то — необходимость отточить пару-тройку элементов построения структур техник. Сейчас же этим чем-то стало понимание того, что во всей этой круговерти новых способностей он упустил из виду одну крайне важную вещь: шлем.
Из непродолжительной беседы с Дарагосом следовало, что Сердцем его брата являлась именно эта рогатая конструкция, внешний вид и способности которой целиком и полностью соответствовали его скользкому характеру и силе. При помощи своего Сердца, — которое на самом деле было довольно глупо вот так отделять от истинного человека, — Король Змей подчинял своей воле окружающее пространство. Формулировка довольно размытая, но Дарагос как мог ясно продемонстрировал некоторые приёмы своего младшего братца.
И по всему выходило, что среди касты исследователей Марагос был как бы не сильнейшим. Возможность меньше, чем за мгновение перенести силу из резерва в любую точку подконтрольного пространства, создав там что угодно дорогого стоила и, по сути, позволяла Марагосу не беспокоиться о своей физической слабости. Симбионтам крайне редко удавалось подобраться достаточно близко, и то — там Короля Змей страховали члены касты воинов, возглавляемых Дарагосом.
При этом с веками способности Марагоса лишь усиливались, и, как помнилось его старшему брату, в самом конце экс-исследователь в одиночку мог одолеть полноценный отряд воинов.
И даже Дарагос не мог составить ему конкуренцию, что, конечно же, мечнику не очень-то нравилось.
Но повреждённая из-за разделения души память Дарагоса была полна пустых дыр, так что Элин не мог сделать сколь-нибудь однозначных выводов из услышанного. Тем более, что сами пиковые силы истинных людей его интересовали мало — тут бы со своими разобраться, да из шлема извлечь максимум пользы, если таковая имеется.
Дарагос категорично отверг возможность сохранения шлемом даже малой толики сил его брата, но и артефакт своей расы в нём определить не смог. В его глазах, как и в глазах перерождённого, шлем практически ничем не отличался от гримуара, что само по себе было очень и очень странно.
И сейчас Элин, выйдя в реальный мир и окопавшись на своём полигоне, закончил с укреплением барьеров для того, чтобы попытаться навести мосты со шлемом, который, как казалось анимусу ранее, и так полностью ему подчинялся. Но вот незадача: конструкция из серебристого металла никак не была связана с системой каналов перерождённого, из-за чего какое-либо воздействие в принципе не было возможно. Но оно было, что признал даже Дарагос.
Признал — и дал добро на эксперименты с тем условием, что в случае преждевременной смерти его ученик будет винить себя и только себя.