Хозяин порталов (Спираль миров-2).
Шрифт:
– Военный.
– Вона как, ужо и до армии добрались, некому скоро будет матушку-Рассею от ворога защищать. Из охвицеров поди?
– Прапорщик.
– Охвицер значица. Ох, не любят голодранцы вашего брата. Жди, скоро изгаляца начнут.
– Ничего, переживу как нибудь.
– Вот это вряд ли. Многие до тебя так гутарили, да теперь в землице сырой их косточки гниют.
– Меня не это волнует...отец, ты давно здесь 'отдыхаешь'?
– С самой зимы. Наотдыхался вусмерть, скорей бы всё закончилось.
– Значит помочь
– А что надо?
– Ищу кое-каких людей...полтора года назад сюда должны были доставить пять человек, не местные, говорят странно...
– Не, мил человек, нормальных тута долго не маринуют - полгода от силы и на небеси. Это шваль всякую особо не трогают...
– Ша, папаша...- донеслось из тёмного угла.
– Во, слыхал? Сенька-вор обижаица. Он может знать, как пить дать.
– Сенька, дело есть, - я перестроил зрение и увидел остроносого мужичка, закутанного в грязную рванину.
– Чё надо, фраер.
– Вопрос один прояснить.
– И чё?
– Ты не чёкай, а то сейчас выдерну с насиженного гнезда и в бубен дам.
– Так его, воровское семя, - улыбнулся избитым лицом Тимофей Ильич.
– Как чё, так сразу драцца, - пробурчал Сенька.
– Последний раз спрашиваю...
– Да видел их, энтих твоих подельников. Такое несли...я так брехать не умею.
– Куда делись?
– Чё дашь за наводочку?
– Ну ты и сволочь Сенька, везде выгоду ищешь.
– Папаша, человек только с воли - каку никаку мелочишку да заныкал.
– Что хочешь за информацию?
– Э...хочу...хочу...папирос. Ухи аж пухнуть без курева.
– Да, табачок бы сейчас не помешал...- прошелестело горестно по толпе.
– Как скажешь, - я сунул руку за пазуху и вытащил пачку 'Беломора'.
В камере наступила тишина и глаза курильщиков жадно впились в вожделенный предмет.
– Кидай, - грязные руки выпростались из рванья и нетерпеливо вытянулись вперёд.
– Сначала ответ.
– За ними приехал грузовичок, на таких возят психов. Сам, было дело катался, самогону перебрал...кидай.
– Откуда машина?
– Из Кащенка...не томи, фраерок, кидай.
– Лови, - пачка пролетела над головами угодив точно в цепкие пальцы.
– Семён Игнатич, угости, ради бога, - попросил самый нетерпеливый.
– Чё?
– Возмутился Сенька.
– Отвали, босота. Сам заработай.
Он аккуратно надорвал пачку, медленно вытащил одну папиросу и с явным наслаждением принюхался к табаку:
– Буржуйские...огонька бы.
– Ну ты, Сенька, и привереда, - я бросил ему коробок спичек, - А это вам, мужики.
Вторую пачку принял Тимофей Ильич и роздал всем желающим. Отвыкшие от курева организмы кашляли, но благодарственно хвалили 'охвицерский' табачок.
Ещё четыре дня меня вызывали на допросы, длившиеся не более минуты. Следователь равнодушно предлагал расписаться в протоколе, получал отказ и уходил, давая возможность конвоирам учить контру уму разуму. Арестанты жалели упрямца, предлагали не мучиться и поставить хотя бы крестик, коли грамотой не владею. Грустно было смотреть на этих людей, по сути дела, покойников. При желании можно перебить весь райотдел за чинимые пытки и зверства - лучше не станет. Пришлют войска, нахватают ещё кучу безвинных и устроят 'народный суд над крупной бандой котрреволюционеров'.
На шестой день появилось ощущение родной души. Всё таки не удержалась, паршивка, полезла выручать своего арахейо. Вот встречу, прочитаю нотацию...хотя о чём я - прапорщик против майора рангом не вышел, даже если он и старший.
Охранники отвели Нарейсу к камере, один отомкнул запор, а второй, тощий и длинный как жердина, дурашливо кланяясь прогундосил:
– Просю в апатраменты, боярыня. Кофа и какава будя попожже.
Первый толкнул женщину в спину и словно упёрся в стену. Хотел двинуть прикладом меж лопаток, но натолкнувшись на предостерегающий взгляд, лишь злобно ощерился:
– Двигай, курва дворянская, ужо ночью с тобой побеседуют. Будешь знать...
Она шагнула вперёд, не слушая грязные ругательства, перемешанные с матом. Серые лица, потухшие глаза безразлично встретили новую сиделицу.
– Ну и запашок тут у вас, бабоньки.
– Ничего, привыкнешь красавица, - монотонно произнёс голос, лишённый всяких эмоций.
– Не повезло тебе, снасильничают ночкой тёмною, слуги адовы. Ничего, боженька всё видит и гореть им в очистительном огне, и проткнут их архангелы копиями своими да зачнут над углями жаркими вертеть...
– Баба Глаша, прекрати, совсем тошно от твоих причитаний. Иди, девонька сюда, у меня местечко есть свободное, - вяло махнула рукой тётка с костистым лицом.
– Соломки-то под себя подгреби, всё не на голом камне сидеть, женское место застуживать.
– Грей-грей, оно тебе сегодня обязательно пригодится, - ядовито прошипело неподалёку.
– Нюрка, шалава, пасть закрой, не то леща получишь, - крупная женщина, с остатками былой полноты, приподнялась на локте, вглядываясь в кого-то, завёрнутого в драную шубейку.
Нарейса прижалась спиной к влажной стене, смежила веки и выпустила сеть чувствительных щупалец, сканируя окружающее пространство - боль, страх, отчаяние, недовольство...На душе стало тепло - наконец-то супруг нашёлся. 'Арахейо сердится на свою арахейю?'. Она улыбнулась, представив лицо мужа с грозно сдвинутыми бровями: 'Дорогая, вы опять всё делаете по своему?'. Такой стиль разговора Сергей перенял от Реналдо Деранго, когда тот, приняв на грудь изрядную дозу земного конька, объяснил как должен знатный господин ругаться со второй половинкой - строго на Вы, иначе не комильфо. Правда Мирошников это делал скорее в шутку, не мог он сердиться на своих женщин по той простой причине, что видел их, в буквальном смысле насквозь.