Хозяин судьбы
Шрифт:
Как только она произнесла эти слова, мной овладела жгучая ярость.
– Никого твой Хозяин не убьет! – заорал я, высоко поднимая кулаки. – Он умрет еще до того, как порозовеет небо! Клянусь всем праведным и неправедным!
Хансен непонимающе уставился на меня, а Зулейка даже отшатнулась, когда я к ней приблизился. В моем изнуренном наркотиками мозгу внезапно вспыхнул свет истины.
Я знал, что Катулос – гипнотизер и полностью раскрыл секрет власти над сознанием и душами других людей. И я понял, наконец, причину его страшного господства над этой девушкой. Гипноз! Как змея зачаровывает и привлекает птицу, так и Хозяин держит при себе Зулейку с помощью невидимых оков.
И только одно могло разрушить эту власть: гипнотическая сила другого человека, более мощная, чем влияние Катулоса. Я положил руки на изящные девичьи плечи, повернул Зулейку к себе.
– Зулейка, – твердо произнес я, – здесь ты в безопасности. Больше не придется возвращаться к Катулосу. Ты свободна.
Но еще прежде, чем я начал внушать, я уже понял: ничего не выйдет. В ее глазах жил необъяснимый страх, и она забилась в моих объятиях.
– Стивен, ну, пожалуйста, отпусти меня! – взмолилась она. – Я должна… Должна…
Я подтащил ее к кровати и попросил у Хансена наручники. Он с нескрываемым удивлением достал их, я приковал тонкое запястье Зулейки к спинке кровати. Девушка плакала, но не сопротивлялась, ее прозрачные глаза взирали на меня с мольбой.
Я страдал, навязывая ей свою волю, но иного выхода не видел.
– Зулейка, – нежно пояснил я, – ты теперь моя пленница. Скорпион не сможет тебя обвинить в измене, ты ведь не в состоянии отсюда уйти. И прежде, чем взойдет солнце, ты полностью освободишься от его чар.
Не допускающим возражения тоном я обратился к Хансену:
– Оставайтесь здесь и не отходите от двери, пока я не вернусь. Ни в коем случае не впускайте сюда незнакомых людей. И поручаю вам эту девушку. Не отпускайте ее, как бы она вас ни уговаривала. Если ни я, ни Гордон не вернемся завтра к десяти утра, отвезите ее по этому адресу. Когда-то я дружил с живущей там семьей, она позаботится о бездомной девушке. Я отправляюсь в Скотланд-Ярд.
– Ах, Стивен, – рыдая, сказала Зулейка, – неужели ты решил пойти в берлогу Хозяина? Ты погибнешь! Пошли туда полицию, а сам не ходи!
Я обнял девушку, ощутил прикосновение ее губ, а затем бросился вон.
Туман хватал меня призрачными пальцами, холодными, точно у мертвеца. Я мчался по улице. Определенных планов у меня не было, но кое-какие идеи возникли. Я остановился, заметив полицейского, неторопливо ходящего взад-вперед на посту. Поманил его, нацарапал записку, вырвал из блокнота листок и вручил ему.
– Срочно передайте в Скотланд-Ярд. Речь идет о жизни и смерти, и это касается Джона Гордона.
Услышав это имя, полицейский отдал рукой в перчатке честь и повернулся кругом, а я побежал дальше. В записке я сообщал, что Гордон захвачен преступниками по адресу Сохо, сорок восемь, и необходимо немедленно спешить к нему на выручку.
Дальнейшие мои действия определялись просто. Я знал, что при первых же признаках прибытия полиции судьба Гордона будет решена. Значит, мне необходимо любым способом пробраться к нему и защитить или освободить до появления полисменов.
Минуты растянулись в вечность, но наконец передо мной появился высокий мрачный силуэт дома номер сорок восемь. В такой поздний час лишь немногие осмеливались выйти на улицу в густой туман и морось. Я остановился перед непривлекательным зданием. Света в окнах не видно, ни внизу, ни наверху. Но нора скорпиона зачастую кажется покинутой – до той минуты, пока тебя не настигает ядовитое жало.
Я стоял перед зданием, и вдруг меня осенила отчаянная мысль. Так или иначе, к рассвету драма закончится. Сегодня ночью наступила кульминация, переломный момент моей жизни. Сегодня ночью я стал крепчайшим звеном в цепи невероятных событий.
Уже завтра не будет иметь никакого значения, останусь ли я жив или умру.
Я вытащил из кармана фляжку с эликсиром. Хватит еще на два дня, если экономить. Еще два дня жизни! Но сейчас мне необходим стимулятор, как никогда прежде: ведь передо мной задача поистине непосильная для смертного. Если выпить все без остатка… Уж на всю ночь определенно хватит. А у меня между тем дрожат ноги, в памяти провалы, то и дело начинаются приступы слабости. Я поднял и осушил фляжку одним глотком.
Сначала мне почудилось, что пришла смерть. Никогда еще я не принимал такой дозы эликсира.
Небо и земля пошли кругом, казалось, я взлетаю среди миллиона вибрирующих осколков, на которые разорвался стальной шар-глобус. Подобно адскому огню, эликсир пробежал по моим кровеносным сосудам, и я сделался гигантом! суперменом! чудовищем!
Я повернулся и шагнул к грозному дверному проему. Определенного плана у меня не было, да я и не испытывал в нем нужды. Подобно тому, как пьяный блаженно ступает навстречу опасности, я шагнул в нору Скорпиона, надменно сознавая собственное превосходство, ощущая действие стимулятора и твердо веря, что для меня не существует преград.
Я стукнул четыре раза – по этому старому сигналу нас, рабов, допускали в комнату с идолом в заведении Юн Шату. В створке двери отворилось окошечко, на меня настороженно глянули раскосые глаза. Они слегка расширились, когда их владелец узнал меня, затем сузились, полыхнули злобой.
– Эй ты, дурень! – рявкнул я. – Что, знака не видишь? – Я поднес к окошку ладонь. – Не узнаешь? Отворяй, черт бы тебя побрал!
Наверное, успеху содействовала сама отчаянность этой проделки. Конечно, теперь уже все рабы Скорпиона знали об измене Стивена Костигена, о том, что на нем клеймо смерти. И сам факт, что я пришел сюда, торопя судьбу, смутил часового.
Дверь отворилась. Человек, который меня впустил, высокий и тощий китаец, запер за мной дверь, и я увидел что мы стоим в вестибюле, освещенном тусклой лампочкой; на улицу свет не пробивался по той причине, что окна были занавешены тяжелыми шторами. Китаец озадаченно глядел на меня. Я смотрел на него. И тут в его взгляде мелькнуло подозрение, рука нырнула за пазуху. Но еще мгновение, и я свалил и оседлал его, и его тонкая шея хрустнула, точно гнилой сук, в моей хватке.
Я опустил труп на толстый ковер и прислушался. Ничто не нарушало тишину. Крадучись, я шагнул вперед, пальцы мои согнулись, словно когти. Без шума я проник в комнату. Она была меблирована в восточном стиле: повсюду кушетки, циновки и богатые, с золотом, ковры, но никаких признаков жизни. Я миновал эту комнату и прошел в следующую. С люстр лился мягкий свет, а восточные циновки скрадывали мои шаги, казалось, я двигаюсь в зачарованном замке.