Хозяин тайги
Шрифт:
— Это наука всем нам, — проговорил Миша с мрачным видом. — Но я-то хорош! Попался на удочку. Все могли погибнуть. И участка бы не отвели.
— Да, так недолго и головой поплатиться, — согласился землемер. — Тяжело бывает ошибаться в людях и опасно. Поэтому развивай в себе наблюдательность, внимание к мелочам. — Кандауров покосится на Мишу, следя за его лицом. — История с Фомой и меня кое-чему научила… Ли-Фу не понравился мне с самого начала, а вот Фома… Мы считали его безвредным пустомелей, балагуром, весельчаком. И это Обезоруживало нас. Слишком благодушно мы к нему
Они шли некоторое время молча.
— Меня судьба Мешкова беспокоит, — сказал в раздумье Кандауров. — Не погиб ли он в тайге?
2
Разговоры о Мешкове велись уже третий день. Строились всякие предположения, высказывались догадки. Но все оказалось гораздо проще. Яков никак не мог найти подходящего рабочего на место Гжибы. Деревня была почти безлюдна. В некоторых дворах оставались наблюдать за хозяйством старухи или девчонки, остальные обитатели охотились в тайге. Некоторые избы были заколочены, и за ними присматривали соседи. Долго раздумывал Мешков, как быть. Нанимать какого-нибудь лодыря вроде Силантия — нельзя, а все стоящие люди — в тайге. Наконец, после двух дней безуспешных поисков Яков решил взять с собой на работу сына Алексея. Парню шел только семнадцатый год, но был он крепок, силен, вынослив.
Вернулся Яков на Долгоозерный вечером на шестой день отлучки. Его очень смущало, что он так задержался. Но что же ему оставалось делать?
Чем ближе подходил Мешков к лагерю, тем неспокойнее становилось у него на душе. Он сердито посматривал ка Алешу, с лица которого не сходила довольная улыбка.
— Ну, будет тебе на тайгу глядеть. Налюбуешься еще, — говорил отец ворчливо.
Он боялся, что землемер заподозрит его в семейственности. Подумает ненароком, что Яков взял с собой сына потому только, чтобы дать ему заработать. Поэтому он решил схитрить и выдать Алешу за чужого парня. Мол, однофамилец и все. Но ничего не получилось из этой наивной затеи. Яков столкнулся с Петром и Мишей, которые отправились за дровами, — чтобы помочь Насте.
— Ну, наконец-то! Где же ты пропадал столько времени? — воскликнул Миша, бросаясь к Якову. — И сына с собой привел. Это хорошо!
Мешков остолбенело смотрел на Мишу. Он не знал, что однажды, когда Миша лежал в деревне больной, по улице шли парни, и Пелагея Семеновна указала в окно на Одного из них, пояснив: «А это Алеша, вашего рабочего,
Мешкова, сын». Миша теперь сразу узнал парня. Он шагнул к Алеше и покровительственно протянул ему руку.
— Ну, здорово! Значит, работать с нами будешь?
— Да, работать, — скромно подтвердил Алеша, с силой пожимая протянутую руку. — Я работать люблю. У нас хлеб сняли. Что делать? Дай, думаю, отцу помогу. Стал проситься. Он не хотел сначала. Ты, говорит, не справишься, ну, а потом взял.
Яков смущенно крякнул и запустил в бороду пятерню.
— Да, пришлось взять, — подтвердил он и принялся подробно объяснять, как это получилось.
Но Миша махнул рукой:
— Ладно, землемеру расскажешь, — и снова повернулся к Алеше. — Значит, местный житель? Это хорошо. И тайгу любишь? А не возражаешь, что в этих местах переселенцы поселятся? Вон он, представитель от них, — Миша кивнул на Петра. — Сюда сельскохозяйственная артель скоро прибудет.
— Артель? — переспросил Алеша, и глаза его загорелись детским любопытством-
— Вижу, ты из нашего лагеря, — сказал Миша. — Идем к землемеру, молодое поколение! — Миша показал на тропинку. Он был очень доволен появлением нового товарища. — Я тебя познакомлю со всеми и тигра покажу.
— Тигра? Что же он у вас в клетке, что ли, сидит?
— Нет, на дереве висит, сушился…
3
— Ну, а у вас как? — опросил Мешков, поведав землемеру о причинах задержки.
— Новостей много, — оказал Кандауров, хмуро посасывая трубку. — Миша тебе расскажет. Что ни день, то новость. — Он повернулся к Мише, который занят был письмами и газетами, принесенными Яковом. — А ведь Фома-то опять заболел.
— Притворяется. Это особая тактика.
— Нет, на этот раз что-то серьезное. — Кандауров отвел Мишу в сторону и шепнул ему: — Он в самом деле чем-то отравился. Ты не видал, что он ел?
— Отравился? Да что вы! Быть того не может. Он так боялся этого. — Миша побежал в палатку.
Фома лежал на своем тулупе, запрокинув голову, и что-то бессвязно бормотал; лицо у него было зеленоватое, все в тяжелых складках, глаза закатились, в уголках губ пузырилась пена. Время от времени по телу его пробегала судорога.
— Фома, а Фома! — позвал Миша, прислушиваясь к бормотанию возчика.
— Не трогай, в беспамятстве он, — пояснил сидевший рядом Панкрат. — Видал, как скрутило? В одночасье… Только вы ушли с Петром, тут его и ваяло. Уж ему землемер и рвотное давал и кофеем поил. Видно, отгулял Фома свое…
В палатку вошел Кандауров.
— Убедился? — спросил он.
— Неужели грибами? — Миша задумался. — Вы знаете, он утром съел грибов, а потом весь день работал и ни на что не жаловался. Вечером снова ваялся за грибы: у него полкотелка оставалось. Почему же в первый раз все хорошо обошлось, а после второй порции такая история?.. И ведь больше он ничего не ел, я знаю. От ужина, приготовленного Настей, отказался, боялся отравы. Даже к консервам не прикоснулся.
— Дальше в лес, больше дров, — проговорил сквозь зубы Кандауров и повернулся к Панкрату: — Позови-ка Настю!..
Миша проводил Саяпина хмурым взглядом.
— Да, вы знаете, ее нужно расспросить… Она странно себя ведет сегодня.
— Теперь она все расскажет, только ты не мешай, — предупредил Кандауров. — Уйди сам и Панкрата уведи, вон они идут. Если хочешь, сядь снаружи, у палатки, и слушай.
— Настя, — мягко оказал землемер, когда они остались вдвоем подле Фомы, — помнишь, я тебе сказал, что ты никого не должна бояться?
— Помню, — не опуская настороженных глаз с лица Фомы и почти не разжимая губ, произнесла девочка.