Хозяин жизни
Шрифт:
…Кофеварка закончила трудиться, и чашки наполнены. Когда мы с Ванькой вдвоём здесь пьём кофе и что-нибудь обсуждаем, я не сажусь в своё кресло, поэтому сидим друг против друга на стульях, предназначенных для пациентов и посетителей.
– Сегодня ты должен быть мною доволен, – замечаю, делая очередной глоток. – Во всей этой истории, как мне кажется, твой брат вёл себя вполне пристойно, из берегов не выходил и никому урона не нанёс.
– Думаю, гречневая каша себя напрасно нахваливает, – братишка поднимает на меня взгляд и я… не вижу там одобрения.
– Я снова что-то сделал не так?
– Как тебе сказать… Вроде всё правильно, только мне показалось, ты сознательно унижал этого Вовика. Согласен?
– Конечно! Скажу больше, я, как ты
– И поэтому ты решил вытереть ноги об него самого?
– Именно! Я хотел, чтобы он почувствовал себя в такой непривычной роли. Знаю, ты скажешь, что это недостойно. Готов с этим согласиться, но повторю то, что говорил всегда: на каждую наглую силу должна быть сила большая, дабы эту наглость сдерживать и наказывать. Вот я и постарался ему показать эту большую силу. Показать, если хочешь, её господство.
– Последнее слово сильно напрягает, – опять ёжится Ванька. – Боюсь, мы сейчас вернёмся к старой, не любимой тобой теме.
– Ты имеешь в виду термины «повелитель» или «вершитель», коими ты меня называешь, когда хочешь выругать. Вот и сейчас увязал с ними произнесённое мной слово «господство». Так?
Внимательно смотрит и молча кивает.
– Ох, Ванюха… Я тоже не хочу начинать эту тему! Мне совершенно не хочется быть повелителем. Согласись, в нормальной обстановке, в моей повседневной работе, я пользуюсь своими способностями лишь для лечения наших с тобой пациентов, то есть для блага людей, и очень стараюсь… не демонстрировать в полной мере имеющиеся возможности, чтобы никого не напрягать и тем более не пугать. Сегодня же был тот самый случай, когда я счёл правильным показать этому недорослю, кто он есть на самом деле со всеми своими амбициями.
– То есть ты решил ему показать, кто на самом деле является хозяином жизни…
– Знаешь, ты кто? Провокатор! – хмыкаю я.
– Да не хочу я тебя провоцировать! Я не знаю, как до сегодняшнего дня воспринимал тебя этот Вовик, но уверен, случившееся укладывание на пол стало для него полной неожиданностью. Конечно, слава богу, объект воздействия после встречи с тобой не ослеп, не оглох и не онемел. Я это оценил, – братишка при этом ехидно усмехается, но продолжает уже серьёзно: – Только считаю, лишними оказались твои слова. Лучше было их не говорить. Тем более не именовать себя «дяденькой волшебником». Ведь именно своими словами ты стремился его унизить. Ты, по сути, похвалялся своими запредельными возможностями, объясняя ему, с кем он связался. Пусть этот сынок наверняка считал своё положение незыблемым просто по своему статусу, точнее, по статусу высокопоставленного отца, но не надо было опускаться до его уровня.
– Просто я говорил с ним на понятном ему языке. Другой он вряд ли бы понял. А насчёт восприятия моей персоны могу кое-что рассказать. Совершив некоторое путешествие, скажем, по содержимому его черепной коробки, я выяснил, что Бураков, ставший свидетелем моего воздействия на парней из приехавшей с ним охраны, предупреждал мальчика о возможности гипноза.
– Тогда почему же он этого не учёл? – на Ванькином лице недоумение.
– Обычная юношеская самонадеянность, замешанная на вседозволенности. Не знаю, упал ли я в тот момент до его уровня или нет, но считаю, сделал всё правильно.
– Сашка, я готов понять и принять, что ты хотел его напугать и унизить, но даже такие вещи можно и нужно делать, не роняя себя. Я считаю, твоё поведение с этим Вовиком было… пацанским! Вот если бы, уложив на пол, ты до приезда полиции полностью игнорировал его присутствие, ему бы стало значительно страшнее, поскольку было бы совершенно непонятно, чего от тебя можно ждать ещё. Согласись, молчание противника гораздо страшнее его слов. Уверен, настоящий страх приходит, когда человек осознаёт, что не в состоянии понять происходящее и правильно его оценить. Разве нет?
Хочу
– Александр Николаевич, «скорая» привезла с нагноением кисты, – сообщает медсестра из приёмного.
– Иду! – и встаю. – Прости, Ванюха, дискуссия прерывается. Надо работать.
Прооперировав привезённого «скорой» пациента, спускаюсь снова в приёмный покой. Здесь пока всё тихо. Нехирургический дежурный персонал мирно пьёт кофе. Ванька, как и собирался, ушёл спать в ординаторскую терапии.
– Александр Николаевич, садитесь с нами, – приглашает одна из медсестёр. – Вам же отдохнуть надо после всего…
– Спасибо. Только я лучше выйду на свежий воздух, просто поброжу по нашему парку и подумаю. А если что-то экстренное, то зовите сразу.
Миновав перекуривающую на скамейках у входа охрану, не спеша иду по дорожке. Я тут часто прогуливаюсь, причём не только летом. Зимой после завершения какой-нибудь сложной операции меня тоже тянет выйти сюда. Тогда, набросив куртку, брожу, хрустя снегом, и морозный воздух так бодрит! Сейчас всё не так… Призрачный свет белой ночи и аромат цветущей сирени, высаживание кустов которой в нашем саду состоялось тоже по личному указанию Николая Сергеевича, снова погружает в романтическое состояние. Вспоминаю, как неделю назад, куря у открытого окна кабинета, мне захотелось присесть на скамейку и куда-то улететь мыслями. Наконец это можно себе позволить. Вот и любимая скамейка…
Разговор с Ванькой не идёт из головы, и это является своеобразным показателем. Когда человек после дискуссии по-прежнему ощущает свою правоту, он спокоен. Не убедил оппонента – ну и ладно, так тому и быть. Я же покоя не чувствую, а это значит, что братишка прав! Действительно, с этим сынком я вёл себя по-пацански, а ведь уже достаточно взрослый человек для такого щенячьего поведения. Даже стыдно… Пока есть время, надо оценить свои действия, ведь приехав домой к своему семейству, я вряд ли смогу остаться один, чтобы спокойно посидеть и подумать. А вот если бы мы с Ванькой по-прежнему жили в нашей замечательной однокомнатной квартире на одиннадцатом этаже, такого вопроса бы не стояло, ведь братишка, очень тонко меня чувствуя, всегда создавал мне правильную обстановку. Он не задавал ненужных вопросов, не предлагал каких-то обсуждений, а просто уходил из кухни, где я в такие минуты устраивался с сигаретой, и его было не видно и не слышно ровно до момента обращения к нему.
Вот опять я вспомнил про ту однушку… Ну почему я так часто про неё думаю?!
Может, когда я туда приезжаю, то погружаюсь в свою прошлую жизнь, в которой было всё по-другому. А что там было по-другому? Страшно подумать… Там отсутствовали сугубо семейные заботы, во многом определяющие мою жизнь сейчас. Тогда я мог планировать своё время без учёта потребностей людей, живущих рядом. В то время я имел как бы большую самостоятельность в принятии решений что, когда и где делать и поэтому быстро развивался! Сейчас же моё поведение определяется необходимостью выстраивать свою жизнь в соответствии с пониманием требований семьи. М-да… Ещё немного таких логических построений, и я приду к мысли, что семья мешает мне развиваться и потому… тяготит. Пожалуй, не зря на заре наших отношений Николай Сергеевич охарактеризовал меня как волка-одиночку. А волк-одиночка – это состояние, когда если человек нужен, то – иди сюда, а если нет, то – пошёл вон и жди, пока позову снова. С таким подходом недолго стать монстром. Поэтому что-либо подобное я сознательно и усердно каждый день в себе давлю, стараясь быть хорошим отцом, мужем, да и сыном тоже, ведь Кирилл Сергеевич относится ко мне, как отец. Здесь, как, впрочем, и везде, ситуация определяется Гауссовой кривой распределения, на одном краю которой стопроцентные семейные хлопоты и потому отсутствие профессионального роста, а на другом – труд в отшельничестве и развитие. И опять приходится на этой кривой искать ту точку, где конкретному индивидууму можно сбалансировать потребности в одном и втором.