Хозяин зубастой машины
Шрифт:
— Глазам своим не верит, — рассмеялся папа. Он тут же стоял, чуть в стороне, вместе с мамой. — А ну-ка, давай, путешественник, вставай поскорее, умывайся — и бегом завтракать. Карета подана. — Папа кивнул в сторону окна.
Витька вскочил, подбежал к окну и увидел синий автомобиль «москвич».
— Ваш? — шёпотом спросил он у Василия Иваныча.
— Ага, — кивнул тот. — Завтракай — и поедем-ка в лес. Так вот что за сюрприз!
11. Кто о чем думал
Примерно через час Василий Иваныч и Витька катили по Кировскому
Слева, за каналом, тянулись Кировские острова, на которых раскинулся ЦПКиО. Василий Иваныч вдруг притормозил, остановил машину у обочины, задумчиво поглядел на пустой в это время парк.
— Отсюда, Витька, для меня началась война, — негромко сказал он. — Я ещё совсем молодой был — всего-то двадцать пять годов. Мне ещё на карусели интересно было кататься.
— Ничего себе — молодой! — изумился Витька. — Целых двадцать пять лет!
Василий Иваныч улыбнулся.
— А на третий день войны я уже был бойцом сто шестого пулемётного батальона. Но всё равно главным моим оружием остался экскаватор. На нем я и воевал. По восемнадцать часов в сутки копал противотанковые рвы, устанавливал железобетонные надолбы, делал котлованы для дотов и дзотов. Многие до сих пор стоят. Вот и поедем мы, Витька, туда, поглядим на качество моей работы. Всё-таки больше тридцати лет прошло.
Василий Иваныч включил мотор, и «москвич» бесшумно полетел по гладкому шоссе.
— Значит, у вас и пулемёта не было в этом пулемётном батальоне? — разочарованно спросил Витька.
— Не было, — покачал Василий Иваныч головой. — Автомат был. Даже ординарец был, как у боевого командира. Иной раз так уработаешься, что из кабины самому не вылезти, ноги не держат А ординарец и накормит, и напоит, и спать уложит, а ночью экскаватор заправит горючим и вычистит. Как нянька. Только ты не расстраивайся насчёт пулемета. За моей копалкой фрицы специально охотились. Они понимали что от меня вреда для них побольше, чем от любого пулемёта.
Василий Иваныч вспоминал войну. Бесконечные бомбёжки Лай зениток, пытавшихся отогнать фашистов, которые наглели день ото дня все больше. Вспоминал немецких пикировщиков, которые в ясные летние дни сорок первого года устраивали в небе «карусель». Они выстраивались в круг и один за другим косо падали вниз, долбили и долбили бомбами работающих на оборонных работах женщин, подростков, стариков.
И особенно один запомнился — нахальный, устрашающе размалёванный, он будто задался целью уничтожить именно его, Василия Кукина, вместе с экскаватором. Этот фашист включал сирену, и было очень страшно поначалу, хотелось бросить всё и бежать, спрятаться, зарыться в землю. Странное и унизительное состояние. А потом Кукин увидел первых убитых — молоденькие девушки-зенитчицы и высокий, седой, похожий на профессора старик с лопатой в руках лежали совсем рядом, посечённые пулемётными очередями. И пришла ненависть. Она была так велика, что Василий Кукин перестал чувствовать страх. И только ненависть и ярость были у него к этим обнаглевшим стервятникам. Ярость и гордость заставляли работать по восемнадцать, по двадцать часов в сутки и не выходить из машины даже во время самых свирепых бомбёжек.
А тому, с измалёванной акульей пастью на фюзеляже, который убил зенитчиц и старика, уже недостаточно было швырять просто бомбы и расстреливать людей из пулемётов — он стал бросать пустые бочки из-под бензина, которые летели с невообразимым воем.
Фашист развлекался, а Кукин, стиснув челюсти так, что немели скулы, шептал:
— Погоди! Погоди, фашист! Подохнешь собачьей смертью!
И ещё он вспомнил, как впервые за много лет плакал от того, что справедливость восторжествовала.
Когда однажды в «карусель», которую привычно крутили фашистские самолёты, ворвалось звено «ястребков», размалёванный сразу шарахнулся в сторону. Но один «ястребок» метнулся за ним и всадил очередь прямо в наглую акулью пасть. Очевидно, пули попали в бензобак, самолёт загорелся. Немец выбросился с парашютом, парашют раскрылся, но тут же мгновенно вспыхнул, и фашист замертво упал на землю.
Немцы тоже видели это. Они поспешно бросились врассыпную.
А люди, рывшие окопы, строящие доты, стояли молча. И не было на лицах злорадства. Просто это были очень усталые и суровые лица.
А Василий Кукин опять включил экскаватор. Сегодня надо было непременно закончить противотанковый ров.
«Тридцать два года прошло, а будто вчера всё было, — думал Василий Иваныч. — Как время летит! Просто не верится».
Слева из окна машины, по ту сторону залива, виднелись светлые корпуса новых домов. За ними блестели золотом шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства, купол Исаакиевского собора.
Витька глядел на них и думал, что каждый из построенных домов стоит на фундаменте, но, чтобы построить фундамент, надо экскаватором вырыть для него котлован. Потом экскаватор пророет траншеи — и в них уложат трубы, и побегут по этим трубам вода, газ и тепло. Проложат кабели — будут у людей электричество и телефон.
Вот и выходит, что самый главный человек на стройке — хозяин зубастой машины — экскаваторщик.
«Время какое-то медленное, ползёт, как черепаха, — сердито думал Витька. — Вот уже сколько прошло, а я всё ещё маленький! Эх, скорей бы стать взрослым! Как рычаги передвигать — это я уже знаю».
Витька в сердцах стукнул кулаком по коленке и мрачно засопел.
— Ты чего такой сердитый? — спросил Василий Иваныч. — Сопишь, и кулак у тебя с коленкой дерётся.
— О времени я! Еле тащится! Во-он когда ещё у меня день рождения будет! Надоело уже! Так всё интересное в жизни пропустишь!
Василий Иваныч изумлённо посмотрел на Витьку и вдруг захохотал. Надо же — сидят рядом старый и малый и об одном думают.
— Конечно, вам смешно, — обиженно сказал Витька. — Вы-то уже взрослый!
Василий Иваныч перестал смеяться, грустно вздохнул.
— Эх, чудак-человек, с каким удовольствием я бы с тобой поменялся… — Василий Иваныч притиснул Витьку к своему твердому боку и прошептал: — Живи, Витька! Живи и радуйся. Ты самый богатый человек — у тебя вся жизнь впереди.