Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
Большинство из этих деятелей в 1930-е годы вошли в ближайшее окружение Сталина. Было бы, однако, неправильно утверждать, что все они с самого начала были лояльными сталинистами. Расклад сил в Политбюро накануне столкновений Сталина с так называемыми «правыми» (Рыковым, Бухариным, Томским), столкновений, которые окончательно решили судьбу высшей власти, был более сложным. Коллективное руководство, сформировавшееся к началу 1928 г., опиралось на разделение труда и определенную конкуренцию между высшими партийно-государственными руководителями. Благодаря чему члены Политбюро оставались сравнительно самостоятельными политическими фигурами. В определенной мере это касалось и среднего уровня властной пирамиды — членов ЦК ВКП(б), от голосов которых во многом зависело решение проблемы лидерства в Политбюро. Между членами Политбюро и ЦК складывались отношения, приближающиеся по своей сути к патрон-клиентским. В совокупности все эти обстоятельства были достаточно существенным барьером на пути единоличной диктатуры.
Примером действия механизмов коллективного руководства могут служить столкновения в Политбюро, наблюдавшиеся летом 1927 г. Разрыв дипломатических отношений с Великобританией, убийство советского посла в Польше, расправа с коммунистами в Китае, поставившая под сомнение политику «единого фронта», вызвали тревогу и взаимные упреки членов Политбюро. Основные споры в руководящей группе, судя по письмам, которые В.
40
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 767. Л. 35–39,45-48,56–60.
Только после требования Сталина учесть его голос заочно и перехода Калинина в число сторонников немедленного исключения 20 июня 1927 г. Политбюро большинством в один голос решило вывести Троцкого и Зиновьева из ЦК [41] . Однако реализация этого решения была проведена с большой задержкой. Лидеров оппозиций исключили не на ближайшем пленуме ЦК в конце июля-августе, а только в октябре 1927 г. Под впечатлением этих столкновений Молотов 4 июля 1927 г. направил Сталину на юг тревожное письмо: «Самое неприятное — внутреннее положение в “7-ке” По вопросам об оппозиции, о Китае, об АРК (Англо-российский комитет профсоюзов. — О. X.) уже наметились б[олее] или м[енее] отчетливые деления, причем решения то и дело принимаются с перевесом 1-го голоса […] Я все больше думаю о том, не придется ли тебе приехать в М[оскву] раньше срока. Как это ни нежелательно из-за интересов лечения, но суди сам, какое положение […] Симптомы плохие, устойчивость очень ненадежная. Ни с кем об этом не говорил, но положение считаю неважным» [42] .
41
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 767. Л. 35–39,45-48; Д. 71. Л. 11,13–14.
42
Там же. Д. 767. Л. 56–60.
В общем, наиболее надежным и безусловным сторонником Сталина в 1927 г. Политбюро выглядел один только Молотов. Сын приказчика из Вятской губернии, вступивший в партию в 1906 г. в возрасте 16 лет, Молотов, примитивный, но старательный советский функционер, занимал в 1920-е годы важнейший пост секретаря ЦК ВКП(б). Тогда же Молотов сделал и свой политический выбор, связав судьбу со Сталиным. Безусловная преданность Молотова была одним из важнейших преимуществ Сталина в борьбе за власть. Эта борьба с новой силой вспыхнула в 1928 г., после того как был завершен разгром объединенной оппозиции Троцкого-Зиновьева, и члены Политбюро потеряли общего врага, который в течение нескольких лет сплачивал их ряды.
Помимо личных амбиций и претензий на лидерство, немалую роль в возникновении этой новой вспышки противоборства играли принципиальные соображения. Столкнувшись в 1928 г. с серьезными экономическими трудностями прежде всего в деревне Политбюро встало на путь применения административно-репрессивных, как их называли тогда, чрезвычайных мер — насильственного изъятия хлеба у крестьян, подавления частных торговцев и т. д. Первоначально разногласий по поводу этой так называемой «чрезвычайщины» в Политбюро не было. Однако поскольку чрезвычайные меры не только ухудшили ситуацию, но грозили превратиться в постоянный метод политики, в руководстве партии столкнулись две группировки. Первая, лидером которой был Сталин, настаивала на продолжении чрезвычайных мер. Вторая, представляемая Рыковым, Бухариным и Томским, требовала отступления от «чрезвычайщины» даже если это будет связано с определенными политическими и экономическими потерями.
У Сталина и его сторонников на этом завершающем этапе борьбы за власть были свои преимущества. Они занимали ключевые позиции в партийном аппарате. Их лозунги — «наступление на кулака», форсированная индустриализация — были близки и понятны немалой «революционной» части партийных чиновников. Все это, однако, не означало, что победа Сталина была предопределена. «Правые» настроения в пользу относительно умеренных методов руководства были также широко распространены в аппарате. Только недавно пережившие Гражданскую войну и издерганные постоянными кампаниями и колебаниями «генеральной линии», многие советские функционеры желали предсказуемости и стабильности. Потребовалась широкомасштабная чистка партии, проведенная в 1929 г., а также сильнейший нажим сверху в рамках набиравшей силу сталинской революции, для того чтобы привести аппарат в состояние «мобилизационной готовности».
В конечном же счете все решала борьба в верхах. Однако среди функционеров среднего уровня, составлявших большинство в ЦК ВКП(б), а также в самом Политбюро также преобладали настроения «единства» и нежелания новых политических поворотов. Почти все опасались новых столкновений не только потому, что в стране складывалась критическая ситуация и нарастала угроза режиму в целом, но и потому, что борьба в верхах неизбежно ставила под вопрос сложившийся баланс сил, разрушала выгодную для политиков-«серед-няков» систему коллективного руководства. Раскол в Политбюро означал, что непременно нужно было принимать чью-то сторону, втягиваться в борьбу и рисковать карьерой в случае поражения. Даже для тех членов Политбюро, которые поддержали Сталина, группа Рыкова-Бухарина не была равна предшествующим оппозициям Троцкого и Зиновьева. Бухарин, Рыков, Томский, Угланов даже в период острого противостояния оставались более «своими». «Правые» выступали менее ожесточенно, старались действовать в рамках партийной легальности, не выдвигая категорических требований о кадровых перестановках в Политбюро, чем, кстати, и заслужили ярлык не «оппозиции», а лишь «уклона». Со многими членами Политбюро опальные «правые» были связаны хорошими личными отношениями, годами совместной беспощадной борьбы с общим врагом — троц-кистско-зиновьевской оппозицией.
Преобладание настроений «единства» заставляло и Сталина, и «правых» в 1928 — начале 1929 г. действовать достаточно осторожно. Каждая из сторон старалась прежде всего избежать обвинений в раскольнической деятельности, стремилась представить себя жертвой интриг оппонентов. О неопределенности ситуации свидетельствовали, в частности, многочисленные маневры и колебания в высших эшелонах партии. «Был у Серго. Настроение у него хорошее. Он твердо стоит и решительно за линию ЦК, против колеблющихся и шатающихся […] У Серго был, оказывается, Андреев […] и беседовал с ним. По мнению Серго, Андреев стоит твердо за линию ЦК. Томский, оказывается, пытался (во время пленума) “разложить” его […] но не удалось “заманить” Андреева»; «Ни в коем случае нельзя дать Томскому (или кому-либо другому) “подкачать” Куйбышева или Микояна», — писал, например, Сталин Молотову в августе 1928 г. [43] Однако высказанная уверенность в твердой позиции Орджоникидзе, как показывают другие документы, была скорее рассчитана на то, чтобы подбодрить Молотова, но не отражала истинных, более сложных настроений Орджоникидзе. Сам Орджоникидзе в письме Сталину от 18 августа 1928 г. демонстрировал вполне «примиренческие» взгляды. Сообщив о своем разговоре с Бухариным, который высказал Орджоникидзе свои опасения по поводу текущей политики и заверил его в желании избежать противостояния в Политбюро, Орджоникидзе писал: «Он, по-моему, и теперь хочет восстановить хорошие отношения с тобой, но не знает, как это сделать. По-моему, надо сделать все возможное, чтобы не потерять его, а без него Ал[ексей] (видимо, Рыков. — О. X.) моментально перестанет шебуршить» [44] . Судя по всему, Орджоникидзе был действительно искренне заинтересован в сохранении в Политбюро статус-кво. Несмотря на заметное обострение ситуации, в ноябре 1928 г. он обратился к Рыкову с таким письмом: «Я тебя прямо-таки умоляю взять на себя примирение Бухарина со Сталиным […] Смешно, конечно, говорить о твоей “смене”, Бухарина или Томского. Это прямо было бы сумасшествием. По-видимому, отношения между Сталиным и Бухариным значительно испортились, но нам надо сделать все возможное, чтобы их помирить. Это возможно […] Вообще, Алексей, надо с невероятной осторожностью подходить ко всем вопросам, могущим дать толчок “драке”. Нужна большущая выдержка, чтобы не влезть в драку» [45] .
43
РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1420. Л. 200, 220.
44
Там же. Ф. 558. On. 11. Д. 777. Л. 75–78.
45
Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М., 1999. С. 58–59.
Рецидивы особого отношения многих членов Политбюро к «правым» проявлялись даже после того, как в апреле 1929 г. группа Бухарина, Рыкова, Томского потерпела окончательное поражение. Например, в июне 1929 г. Политбюро решало вопрос о работе Бухарина, смещенного к тому времени с должности редактора «Правды». Сталин настаивал на назначении Бухарина наркомом просвещения. Эта была почетная, но опасная для Бухарина политическая ссылка.
Внешне пост наркома просвещения выглядел как важное и почетное задание партии. Сталин, предлагая такое решение, демонстрировал якобы беспристрастность и готовность наладить деловое сотрудничество с Бухариным. Однако на деле все было не так. Максимально отдаленный от «большой политики», Народный комиссариат просвещения подвергался постоянным нападкам и критике со стороны не только партийных функционеров, но и руководителей комсомола, профсоюзов, «советской общественности». Непростой была обстановка в самом наркомате. В общем, став наркомом просвещения, Бухарин оказался бы втянут в водоворот многочисленных споров, склок и постоянных проработок, что гарантировало его окончательное исключение из политических игр. Понимая это, Бухарин сопротивлялся и сделал неожиданный ход: попросил третьестепенный пост начальника Научно-технического управления (НТУ) Высшего совета народного хозяйства СССР. В этом случае более очевидно обозначалось опальное положение Бухарина и реальное стремление Сталина полностью выжить его из руководства партии. Этот пост в отличие от наркомата просвещения гарантировал сравнительно спокойную и необременительную служебную деятельность, развязывал руки для более внимательного наблюдения за «большой политикой». Несмотря на возражения Сталина, Политбюро поддержало Бухарина. О том, как это происходило, мы знаем из письма К. Е. Ворошилова Г. К. Орджоникидзе от 8 июня 1929 г.: «[…] Бухарин умолил всех не назначать его на Наркомпрос и предложил, а затем настаивал на НТУ Я поддержал его в этом, поддержало еще несколько человек и большинством в один голос (против Кобы) мы провели его» [46] .
46
Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925–1936 гг. / Сост. Л. П. Кошелева, В. С. Лельчук, В. П. Наумов, О. В. Наумов, О. В. Хлевнюк. М., 1995. С. 123.
Сталин должен был считаться с возможностью таких конфликтов и настроений в пользу «единства». Он старался действовать осторожно, нанося удары в подковерной борьбе и делая публичные заявления о готовности к компромиссам. Сталин оказался победителем не только благодаря своей жестокости, решительности и коварству, но и потому что «правые», особенно Бухарин, допустили ряд тяжелейших политических ошибок. Роковую роль в судьбе «правых» сыграли, в частности, тайные встречи Бухарина с лидерами разгромленной оппозиции Г. Я. Сокольниковым и Л. Б. Каменевым. Нелепые попытки Бухарина заручиться поддержкой старых оппозиционеров в борьбе со Сталиным вызвали колоссальный политический скандал в начале 1929 г. Как показывают новые документы, Сталин в полной мере использовал этот факт, фактически сделав его центральным пунктом обвинения против «правых». Разногласия принципиального характера (о сталинских аппаратных махинациях, о пределах чрезвычайной политики и стратегии экономического развития), в которых позиции Сталина были далеко не надежными и крепкими, фактически отошли на второй план. Для дискредитации «правых» факт бухаринских переговоров имел решающее значение. Именно этот факт, а не продолжающиеся споры вокруг чрезвычайной политики и сталинских интриг, был однозначно «криминальным» в глазах большинства Политбюро и членов ЦК. Произведенная Сталиным подмена сути разногласий, фактическое сведение их к проблеме «сепаратных переговоров» с оппозиционерами явилась важным условием его победы над «правыми» на пленуме ЦК ВКП(б) в апреле 1929 г. [47]
47
Стенограммы пленума, а также другие материалы, позволяющие в деталях реконструировать подготовку окончательного разгрома «правых» н роль фактора бухаринских переговоров, см.: Как ломалн нэп. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928–1929 гг.: В 5 т. Т. 4. Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) 16–23 апреля 1929 г./ Под ред. В. П. Данилова, А. Ю. Ватлина, О. В. Хлевнюка. М., 2000.