Хозяйка Блистательной Порты
Шрифт:
– Что это было?
Мария тихонько подала голос со своего матраса:
– Повелитель сказал, что Ибрагима-паши больше нет.
До утра сидели, не в силах не только заснуть, но и вообще прилечь. Зубы стучали от ужаса, но выйти и что-то спросить не рискнула даже Роксолана. Евнухи из коридоров вдруг исчезли, словно растворились в воздухе.
На рассвете она не выдержала и приказала одеть себя. Отправилась к кизляру-аге, все же тот сопровождал султана от ее покоев до ворот, может, что знает?
Главный евнух от ужаса словно разучился
– Хасеки Хуррем, что было ночью, не знаю, но утром тело визиря Ибрагима-паши обнаружено перед воротами Дивана с петлей на шее, а… – он приник к уху Роксоланы, – стены в комнате приемов, где Повелитель и визирь… бывший визирь ужинали, а потом визирь лег спать, забрызганы кровью!
Ужаснулся не только гарем, ахнула вся империя. Всесильный визирь оказался удавленным, как собака, а его кровь Повелитель просто запретил смывать со стен в назидание другим.
Кому и в назидание чего? Тех, кто посмел бы вести себя подобно Ибрагиму, в империи не находилось и без кровавых пятен на стене ниши. Столица притихла, гарем, казалось, вымер, даже дети ходили на цыпочках и говорили шепотом.
Роксолана не знала, можно ли поговорить с султаном, что вообще делать. И посоветоваться снова не с кем.
Утром пришла Зейнаб, спокойно выслушала известие о казни главного врага своей госпожи, зло усмехнулась:
– В Бедестане твердят, что Ибрагим-паша пал жертвой собственного властолюбия. Я не видела тех, кто пожалел бы.
– Бедестан уже знает?!
– И-и… госпожа, там знают обо всем раньше, чем что-то случится. Никто не жалеет. Но вы не радуйтесь, пожалеет еще сам Повелитель.
– Это почему?
– Совестливый очень.
Старуха была права, Сулейман пожалел, и не раз. Ему по-настоящему не хватало Ибрагима с его советами и насмешками еще очень долго. Роксолана не то, она женщина, к тому же знала не все.
К тому же под влиянием момента Сулейман приказал казнить и сына Ибрагима, своего племянника Мехмеда. Почему? Просто одним из последних слов Ибрагима было обещание, что сын отомстит за отца.
Дважды не войти в одну реку…
Стамбул был потрясен произошедшим.
Гарем был потрясен произошедшим.
Султан был потрясен им же сотворенным.
Роксолана… и того хуже.
Ей бы радоваться, ведь больше не было заклятого врага, а она вдруг почувствовала вокруг себя страшную пустоту.
Когда умерла валиде и Повелитель сделал Роксолану хозяйкой гарема, а сам почти сразу отправился в поход, навалилось столько дел и забот, что не успела почувствовать прелесть нового положения, трудностей оказалось куда больше.
Умерла валиде, уехала Махидевран, а вот теперь не стало главного врага – Ибрагима-паши. Казалось, можно вздохнуть свободно и почувствовать себя почти вольной птицей. Она законная жена Повелителя по шариату, чего не бывало уже полторы сотни лет. Единственная женщина, которую султан зовет к себе по ночам (звал, сейчас он мрачен и спит один), хозяйка гарема, мать прекрасных детей…
Чего еще желать?
Не хватало одного: Роксолана не была матерью наследника престола,
Дети главное счастье и боль Роксоланы после самого Повелителя. Старшему сыну Мехмеду уже пятнадцать, он красивый, стройный юноша, Михримах выросла пусть не выдающейся красавицей, зато умницей, ленив Селим, резок и нетерпим Баязид, зато малыш Джихангир радовал своей сообразительностью. Средние братья без конца спорят и даже дерутся, иногда Роксолана думала, что, случись стать султаном кому-то из них, едва ли второй брат остался бы в живых. И Селим, и Баязид вполне могли бы применить страшный закон Фатиха.
А Мустафа? Махидевран поклялась, что сын не применит, но в каждом письме, которое шлет в ответ на вежливые послания Роксоланы, пока одно и то же: пока наследник своего мнения не изменил.
Хотелось кричать: неужели Мустафа так жесток и кровожаден, что способен уничтожить братьев, чтобы даже не помышляли о престоле?! Но не то что закричать – прошептать вопрос не могла. Задать его означало показать свои заботы о недолгой жизни Повелителя. Думая о законе Фатиха, Роксолана никогда не связывала это со смертью Сулеймана, словно наследование ему не зависело от жизни Повелителя.
Удивительно, но сейчас, когда исчезли главные враги, а с Махидевран пусть шаткий, но мир, легче ничуть не стало.
Прежде всего это связано с Повелителем. В таком состоянии Роксолана не видела любимого никогда, после казни друга Сулейман замкнулся в себе настолько, что пробиться невозможно. Да и как, если к себе не зовет, никакой возможности просто поговорить… Кажется, так плохо никогда не бывало. Хотелось помочь, просто посидеть рядом, а он предпочитал одиночество…
Знать об этой тоске, о том, что султан изводит себя мыслями в одиночестве, невыносимо, и Роксолана решилась – отправила кизляр-агу с вопросом, можно ли ей поговорить с Повелителем наедине. Главный евнух приподнял бровь: о чем намерена говорить султанша? Но она не сочла нужным объяснять, и сама не знала о чем, хотелось просто увидеть любимое бледное лицо с орлиным носом, заглянуть в его глаза, коснуться руки…
Султан разрешил жене прийти, но встретил холодно:
– Что-то случилось, Хуррем?
«Хасеки» не сказал», – мысленно сокрушилась Роксолана.
Она подошла, как положено даже всесильной султанше – опустив голову и глаза в пол, чуть присела, кланяясь. Что сказать, если ты в положении просительницы, а не возлюбленной? Прежний Сулейман уже давно поднял бы ее голову, заглянул в глаза, что-то добавил насмешливо. Нынешний молчал, выжидая. Чужой… или она ему чужая?! Нет!
Роксолана подняла голову сама, твердо глянула в его лицо и поразилась муке в глазах. Сердце сжало так, что не вдохнуть, как она могла ждать, как могла думать о себе и даже детях, когда ему так плохо?! Взять себя в руки хоть на мгновение стоило больших усилий, но Роксолана справилась.