Хозяйка дождей и ветра

Брэйн Даниэль

Или все время учебы помогала безотказная Лоя номер два. Таких людей, к сожалению, не так и мало. Но на прямой вопрос Джейсон не отвечал, черт с ним, и так ясно, что он, отлично зная, кто раньше делал работу за Элен, этого кого-то пас, не спуская глаз.

Джейсон был в шоке. Естественно, он же предположил, что я только на него ополчилась за что-то.

— Ты знал, что я делаю часть работы за Элен, и молчал. Так? Ждал, пока я совершу какую-нибудь ошибку. Но вот беда — я такая скрупулезная и дотошная, рано ты радовался. И у нас теперь на прицеле Элен и тот, кто чуть не сдвинул мир со своей оси. Союзники?

— Я подумаю, — бросил он и ушел, но я не сомневалась,

что дожала его. Ровно в той мере, какая была нужна. Ему все равно от меня некуда деться, а официальное разрешение использовать результаты моих исследований в его работе — только моя добрая воля, и если ему ученая степень совсем не мила… но в этом я сомневалась. Ему диссертация была нужна гораздо больше, чем Лое, пока я за нее не взялась.

Уже вечером, когда я, устроившись в отеле, занималась «повторением материала», я получила короткое: «Договорились». Вот и прекрасно, удовлетворенно подумала я. Я не стану ему доверять так слепо, как он, быть может, рассчитывает, но — первое: он будет продолжать отслеживать ошибки Элен, второе: он предоставит мне эти данные в обмен на то, что ему потребуется для научной работы.

И затем я потерялась в работе, исследованиях, ремонте и блоге. Я писала о погоде и людях — и понимала, что именно люди приносят мне рейтинги. За несколько дней я дважды попадала в лучшие посты. Отношения родителей и детей, самостоятельность и безответственность, как одно цепляется за другое…

«Не бойтесь позволять детям совершать ошибки», — примеряла я на себя маску Капитана Очевидность. Но не так уж очевидно это было большинству, ведь если Кейре тоже кто-то добрый помогал с учебой, неудивительно, что у нее не знаний, ни ответственности нет. А подписчики сыпали комментариями, собственным опытом, который то подтверждал, то опровергал мои мысли, но мне это было не так уж и важно, я знала, что все работает так, как работать должно. Про погоду я писать меньше не стала, ведь это было то, что выделяло меня из массы, но набросала себе примерный график: без него я легко могла забросить ведение блога, раз это не мой единственный хлеб.

Мне пришло предложение о размещении рекламы. Подумав, я отказалась. Нужно десять, лучше двадцать тысяч подписчиков, чтобы реклама себя оправдала, а это сложно. Писать такой материал не в лоб, а так, чтобы было интересно, историей, с частичкой личности самого блогера, такая реклама — не просто блоки и ролики, которые у себя размещала Регина, эта сеть работала совершенно иначе, приходилось учитывать ее алгоритм. Не больше двух рекламных постов в месяц, и так, чтобы люди не понимали, что это не от души, они любят, когда душа наизнанку…

Я не люблю, но что делать. Мы все чем-то жертвуем так или иначе.

«Что вы думаете о любви? Добиваться кого-то — проявление любви или собственного эгоизма?» «Вы помогаете людям? А почему?» «Как устраняют последствия снегопадов в районах полюсов» и «Что льется вам на головы: как моют улицы дождевой водой».

Таких заказов, на сильные точечные ливни, в течение следующих дней было несколько: один за другим сдавали крупные микрорайоны, пожалуй, даже небольшие городки, и я щедрой рукой устраняла последствия стройки. А потом выкладывала фото в сеть. За парочку таких фотографий я внезапно получила приятный бонус от застройщика: они прорекламировали мои посты по всем своим социальным сетям. Больше, правда, они ничего мне не написали, и я сокрушенно отметила, что могла бы и остальные объекты помыть, но раз им не надо…

Мой проект продвигался. Медленно, даже не с черепашьей скоростью, а темпом спящего ленивца, но схемы взаимодействия

и контроля появлялись — еще наметки, наброски, контуры, из которых неясно пока, что получится. За основу я взяла имеющиеся регламенты и технологические карты, те самые, на изучение которых надо было потратить три жизни. Они были прекрасны, конкретны и наглядны, у них был большой недостаток: они были усложнены до предела и не учитывали особенности нашей работы. Нужно их упростить и сделать так, чтобы контроль за работой одного специалиста осуществляли три-четыре человека в процессе выполнения работы собственной. Да, придется ведь менять схему работы всего отдела, но если сейчас мы, условно выражаясь, каждый были «производством полного цикла», то по мере того, как я буду внедрять изменения, часть этих циклов будет передана кому-то другому.

Сложно, но я придумала. Точнее, та моя часть, которая Лоя. На примере выполнения одной задачи это выглядело так: один человек программирует дроны, другой — шифтеры, а третий — ставит задачу на выполнение, и каждый последующий специалист проверяет, не допущена ли ранее какая-нибудь ошибка. Только вот терзали меня сомнения, будут ли так работать сотрудники, привыкшие к тому, что они все выполняли разом.

И я писала многостраничные обоснования, почему так и никак иначе. Лоренс не соглашался, вычеркивал, правил — ему не нравилась не идея, а доказательная база, и я, сознавая это, снова и снова искала слова, чтобы объяснить свою не особенно устойчивую позицию. Я допускала к компьютеру Лою — и если первые дни я следила за ней, то потом, как-то очень внезапно, очень случайно, я обнаружила, что отдельно друг от друга мы больше не существуем.

Лоя была более мягкой и более убедительной — в иной ситуации меня бы это задело, все же я была журналистом, а не она. Потом я пришла к выводу, что она — я? — используем наши общие навыки для того, чтобы результат превосходил все ожидания. Лоренс принимал сто раз переделанное обоснование, указывал на ошибки, мы начинали все сначала…

И мне это нравилось, черт возьми. Мне нравилось до слез сидеть до полуночи в своей новой квартире, еще слегка пахнущей свежей краской, смотреть на город в россыпи огней и творить чудеса. А когда мне в окно стучал дождь, я подходила, прикладывала ладонь к прохладному стеклу и словно бы говорила с ним, шепчущим по ту сторону прозрачной преграды.

Звонил отец, он был рад за меня, иногда нам удавалось выбраться и посидеть за чашкой кофе. Мать не звонила, наверное, ей хватало моих коротких сообщений «привет, у меня все в порядке», и мы с отцом не говорили о ней, хотя меня подмывало спросить — ему так жить нравится? Но я не хотела бередить эту рану, в том, что она открылась, была и моя вина, я не имела права бросать его одного с проблемой, с которой он и так жил столько лет.

— Я горжусь тобой, — сказал отец мне в одну из встреч. — Ты все сделала правильно.

— Вся в отца, да? — ответила я, и мы засмеялись оба. Это был известный упрек — впрочем, упреком он звучал только из уст матери.

Через десять дней после того, как мы с Джейсоном заключили союзнический договор — надо отметить, он его ни разу пока не нарушил: мы систематически обменивались информацией, я помогла ему с небольшим докладом по моим наработкам и даже послушала стрим — в нашем отделе внедрили первый экспериментальный участок. Трое парней сами вызвались так работать, причем они предложили меняться, чтобы не терять квалификацию — я была не против, Лоренс одобрил. Прочие наблюдали, и как и прежде, половина была на моей стороне, вторая половина поглаживала нож за пазухой.