Храбр
Шрифт:
Крепкие ноги, широкие плечи, сильные руки.
Но главное – лица. Молодые и смелые.
Не веди «братию» Дионисий, Илья все равно бы спешился – посмотреть. Уж больно стало ему любопытно. Монах вел за собой не просто вольных новгородцев, а людей, сызмальства едавших досыта каждый день. Отпрысков влиятельных торговых родов. У доброй половины «братии» отпечатался на лице дедушка-варяг. В Иерусалим шли дети зажиточных горожан. Молодое купечество. Надежда Новгорода, можно сказать.
При этом – боевой отряд.
Но не дружина.
– Ты их сосчитал? – спросил Илья.
– А?..
– Стыдно.
В Киеве
– Их около тридцати, – неуверенно сказал Микола.
– Сорок ровно. Как раз на великую ладью.
– Дружина малая?! – едва не вскрикнул Микола. – Новгородская? Здесь?
– Какая дружина, ты что. Не дружина. Ловцы.
Они ловцы. Таких не встретишь в Киеве, но в Новгороде, с его вольными порядками, их полным-полно.
Разные города, разные люди. Дети киевских бояр живут обособленно, у каждого своя челядь. И растят из киевлян новых бояр, то есть будущих дружинников и военачальников. А вот отпрыски новгородских купцов как бегали по малолетству стаей, не чинясь, так и продолжают жить, держась вместе. Ведь той же стаей им предстоит ходить обозами водой и сушей. По молодости они помогают отцам, пускаются в собственные предприятия и всячески буянят. Дерутся на торжище, будто простолюдины, кулаками и палками. Шляются вокруг Новгорода, выслеживают лосей, травят волков, медведей валят, похваляясь друг перед другом. Могут учинить небольшой разбой, не столько ради выгоды, сколько для опыта, пригодится в дальних странствиях. Ловят удачу, пока молоды – вот и ловцы.
Двадцатилетние задиры, равно обученные торговать и биться, они, подобно дедам-варягам, носят на поясе весы, мерные гирьки и острые мечи. Отцы не спешат передать сыновьям родовые купеческие дела – именно потому, что сыновья пока еще двадцатилетние задиры. Отцы ждут, когда отпрыски посерьезнеют.
– Ловцы… – протянул Микола. – Знаю, видел. Это новгородские бездельники. Задиры они все пустые.
– Вроде того.
Когда отряд пришел в Киев? Если «братия» отправилась из Новгорода речным путем, по высокой воде, сразу после ледохода, все равно в верховьях Ловати ее ждал хотя бы один волок. Значит, добрались до стольного града несколько дней назад. А если сушей? На конях без обоза? В весеннюю распутицу? Не намного быстрее. Да и кони – слишком дорогое удовольствие. По-любому новгородцы попали в Киев только что. И это не главное. Зачем ловцы шли в стольный град, одним сплоченным отрядом, вот вопрос. К кому. Не к митрополиту ведь! Нужны они ему больно.
– …Но когда ловцов сорок рыл, – заявил Микола, – это сила!
– Надо же! Кто бы мог подумать! – притворно удивился Илья.
– Все надо мной издеваются, – вздохнул Микола.
Раньше это были любимые слова Ильи Урманина, на все случаи жизни. В последние годы их стало что-то не слышно. Илья теперь редко шутил.
– Ты мне лучше вот чего скажи, умник. Если ловцы пришли в Киев по высокой воде, спешно, зачем им выходить из города сушей, а потом опять садиться на ладью?
– Чтобы
– Я доглядел, – буркнул Илья.
И надолго умолк.
Он случайно наткнулся на загадку, но суть ее ускользала. Илья, как любой княжий муж, прекрасно знал – вокруг бурлит потаенная жизнь. В Киеве болталось полно соглядатаев – от франков, поляков и греков, проще сказать, откуда их не было. И поди разберись, кто. Это по бедному окраинному уделу бродил бы одинокий коробейник, увечный крещеный варяг, прикидывая опытным глазом, куда навести драккар, набитый отборными головорубами. А в Киеве все с виду достойные люди. Богатые купцы возят тайные грамоты, благочиннейший паломник может на поверку оказаться матерым соглядчиком. Святые отцы ведут обширную переписку, и кто знает, чего они там доносят… Попробуй угадай, от чьего именно глаза хотели укрыть ловцов. Направлялся отряд точно в греки – а дальше? Кого наказали ловцам втихаря прибить? Зачем? Сколько гривен золота стоит Киеву эта непонятная затея? И с какой стати подрядили именно новгородцев, которым нынче веры нет?
Голову сломать впору.
Солнце уже высоко поднялось, когда Илья сказал «тпру» и уставился куда-то вниз.
– А ходок еще Денис, старый пень. Не на себе же они его несли.
Микола присмотрелся к следам – похоже, здесь новгородцы вышли на дорогу после ночевки.
Илья теперь глядел в сторону Днепра.
– Разведать, что ли…
– Дядя, тебе солнце в голову ударило или просто делать нечего? – спросил Микола с легким беспокойством в голосе. – Нас вообще-то Добрыня ждет, если ты забыл.
Но Илья уже направил кобылу к берегу.
Микола, вполголоса ругаясь, последовал за храбром.
Место ночевки они нашли легко. Илья привстал на стременах и повел носом.
– Дядя…
– Цыц!
Микола озадаченно умолк. А Илья двинул кобылу в прибрежные кусты. Захрустело. Потом раздалось удовлетворенное «Ага!».
– Ну вот, – буркнул Микола, – он нашел. Чего нашел, зачем нашел…
– Сюда давай! – позвал витязь.
Микола ломанулся сквозь заросли и едва успел осадить жеребца в узкой прогалине среди кустов. Тут стояла Бурка Малая, рядом присел на корточки Илья и разглядывал нечто вроде большой кротовины – круглый отвал песка.
Из кротовины торчал монашеский клобук.
Казнили паломника со знанием дела – скрытно, не утруждая себя, да по-христиански милосердно. Зарытого тут не видать ни с речного пути, ни с проезжего. И копать легко, берег ниже круто опускается, значит, песок сухой на глубину тела. Наконец, в мокром песке умирать холодно и больно, а в сухом – грустно и одиноко.
Илья откинул клобук, обнажив голову казненного. Сквозь желтые слипшиеся кудри на витязя уставился острый ярко-голубой глаз.
– Чё те надо, дан? – хрипло спросила голова.
– Я не дан, я урманин, – поправил Илья. – Наш урманин.
Он осторожно убрал волосы с лица паломника. Лицо оказалось молодое, красивое, уже заметно осунувшееся.
– И чё те надо, урманин?
Илья молча протянул руку, Микола вложил в нее мех с водой. Голова немного покочевряжилась, но когда ей смочили губы, принялась жадно пить.
– Давно обосновался? – спросил Илья, забирая мех.
– С утреца. Спаси тебя Господь за участие, путник. И прощай.