Храм Фортуны
Шрифт:
Либон поднял глаза. Голос Сатурнина звучал очень серьезно. Да, развязка приближается.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, — произнес сенатор. — Я обязан быть там, рядом с цезарем.
Все правильно. Если кто и сможет остановить руку Ливии, так только Гней Сентий Сатурнин. Луций знал это.
— А я? — спросил он в следующий момент.
— А ты... — Сенатор задумался. — Пока трудно сказать. Отдохни немного, соберись с силами. Вполне возможно, что ты понадобишься в решающий момент. Тогда я дам тебе знать.
— Хорошо, — ответил Либон. — Я постараюсь не подвести тебя. Ведь и наша с Корнелией судьба зависит от того, как тебе удастся справиться с ситуацией. Завтра я принесу жертву богам и спрошу авгуров, что нас ждет.
— Ну, — улыбнулся Сатурнин, — боги, конечно, иногда помогают людям. Но чаще мешают. Так что я не советовал бы тебе слишком уж полагаться на слова оракулов.
Сатурнин считался в Риме атеистом, за что многие осуждали его, но в душе уважали, не имея сами достаточно душевных сил, чтобы отказаться от веры в нёбожителей.
Луций тоже почувствовал некоторое неудобство — ведь он-то не сомневался в могуществе и мудрости олимпийцев.
— Ладно, ты ешь, — сказал сенатор с улыбкой. — Что же, мой повар зря старался? Ведь желудок — это главный орган человеческого тела, которому все остальные подчиняются так же, как прочие боги Юпитеру. Эту фразу любил повторять блаженной памяти Луций Лициний Лукулл.
Глава XII
Разговор
Да, Сабин сразу узнал его. Он видел Августа несколько раз в Риме, еще до того, как записался в армию. Такого человека трудно забыть. Хотя теперь, конечно, цезарь выглядел уставшим и постаревшим. Однако характерный блеск глаз и величавая осанка сохранились.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом человек, который допрашивал Сабина, наклонился к уху Августа и что-то зашептал. Тот периодически кивал, хмуря брови и постукивая пальцами по грязному столу.
— Ну, — сказал наконец Август, — насколько я понял, ты отказался отвечать на вопросы моего друга и доверенного лица, сенатора Фабия Максима, и заявил, что хочешь иметь дело только с цезарем. Что ж, такая возможность у тебя появилась. Ты будешь говорить?
— Да, принцепс, — глухо ответил Сабин, удивляясь изобретательности богов, которые подстроили ему такую ловушку.
Цезарь строго запретил величать себя господином; в беседе с ним следовало использовать слово принцепс — первый сенатор. Первый среди равных. Отрыжка демократии.
— Хорошо, — кивнул Август. — Итак, ты собирался посетить остров Планация. Известно ли тебе, что туда нельзя попасть, не имея специального пропуска?
— Да, известно, — ответил Сабин, с трудом выдерживая пристальный взгляд цезаря.
— Хорошо. А известно ли тебе, почему этот остров находится на особом положении?
— Да, известно, — повторил Сабин, с грустью думая о том, что не видать ему теперь дядиной виллы, как своих ушей.
— Но как же тогда ты осмелился нарушить мой указ? — с гневом спросил Август. — Ведь ты же солдат, я вижу, ты давал присягу верности. Кстати, где ты служишь?
— Я служил в Первом Италийском легионе. Сейчас в отставке. Еду домой.
— Ну, не совсем домой, — желчно заметил Август. — И отставка от присяги не освобождает. Ладно, зачем ты хотел попасть на Планацию?
— Чтобы повидаться с Агриппой Постумом, — просто ответил Сабин, не питая уже никаких иллюзий насчет своей дальнейшей судьбы.
— Ага. Ты хотел повидаться с человеком, который был по моему указу, утвержденному сенатом, сослан на остров за недостойное поведение. Зачем?
— Чтобы передать ему письмо.
— Письмо? — воскликнул цезарь. — Какое еще письмо?
Фабий Максим молча положил перед ним восковые таблички, отобранные у Корникса.
Август накрыл их рукой и некоторое время молчал. Никто не отваживался нарушить тишину, повисшую в каюте.
— Так, — произнес наконец цезарь. — От кого же это письмо?
— От Германика, — выдохнул Сабин, совершенно потерявший интерес к происходящему и впавший в полную апатию.
— От Германика? — недоверчиво переспросил Август. — От моего внука? Что за клевета! Он не мог за моей спиной сноситься с Постумом.
Сабин пожал плечами. И вдруг решился. Была не была, надо спасать свою шкуру. А попутно и шкуры еще нескольких людей. Все равно выбора нет.
— Мог, принцепс, — решительно сказал трибун. — И доказательство — перед тобой. Я поклялся честью, что доставлю это письмо Агриппе Постуму и только ему (ложь, что называется, во спасение, поскольку никаких клятв Сабин не давал и не дал бы даже под пыткой). Но раз так получилось, я думаю, что ты имеешь право прочесть это послание. Тем более...
— Вот уж наглец! — возмутился Август. — Как будто я стал бы у него спрашивать, если бы захотел прочесть письмо. К счастью, мне совершенно неинтересно, что пишет Германик своему племяннику.
Голос и нервная дрожь, промелькнувшие по лицу цезаря, говорили о другом, и Сабин это заметил.
— Это очень важное письмо, — упрямо повторил он. — Что ж, я попался на государственной измене и мне не на что рассчитывать. Ладно, сам виноват. Но я прошу тебя, принцепс, заклинаю всем, что для тебя свято — прочти это письмо и сделай выводы. Мне...
Фабий Максим наклонился к уху цезаря и что-то зашептал. Заметив это, Сабин умолк и угрюмо смотрел в пол.
— Ох, Фабий, Фабий! — с укором воскликнул цезарь через несколько секунд. — Да что же это такое? Опять вы с Сатурнином пытаетесь посеять рознь между...
Он прервал и бросил взгляд на Сабина, который по-прежнему смотрел в пол.
— Нет, принцепс, — решительно произнес Фабий. — Прочти письмо и сам убедишься.
Сабин, услышав эту фразу, слегка оживился. Оказывается, у него здесь есть союзник. А он еще минуту назад мечтал вышвырнуть этого человека за борт.