Храм ночи

Фрост Донован

Оливей, уже выходя в дверь, закончил:

— Черные демоны, покровительствующие гирканскому собачьему племени, помогли змеенышу оказаться в центре заговора. Граф Троцеро убежден, что лавина степной конницы двинется на запад в день, когда над замком пеллийских герцогов взовьется знамя мятежа.

— Может быть, может быть… — пробормотал Конан, отходя к окну, — вечером, барон, я хочу услышать подробности этой истории.

— Да, мой король, — поднялся со стола Ройл.

Он покачнулся и оперся рукой на плечо Хольгера.

— Кажется, что для войны с гирканцами Золотому Льву нет смысла трястись в седле до самой Вендии.

— Ты прав, старый хитрый лис. Хвала Крому мир еще не настолько похож на трухлявый пень, чтобы в нем перевелись бунты, мятежи и заговоры.

Иногда я думаю, что без Стигии и гирканских государств все королевства Хайбории давно бы выродились и исчезли с лица земли.

— Пожалуй, да. Малочисленные боссонцы, гандеры и крепкие жители северной Немедии излишне надежно охраняют покой жителей величайших держав от столь же малочисленных пиктов, нордхеймцев и гм… киммерийцев. Пираты и разбойники почти повывелись, так что хвала Митре: пока есть гирканцы и стигийцы, у солдат будут деньги на вино и продажных девиц.

Глава восьмая

Четверть столетия назад командир наемников Диго был бы одним из многих в хайборийском мире искателей приключений, рука которых лучше удерживает эфес меча, чем перо или счеты рыночного торговца. Однако в нынешнее мирное время он был одним из последних представителей сего славного племени. Как водится, он любил женщин, вино и азартные игры, предпочитая этим нехитрым развлечениям только хорошую драку. Больше всего он ненавидел нынешних королей, сделавших войны редчайшим развлечением, за которым Диго вынужден был гоняться, как за ускользающей тенью. Время, когда он мог выбирать, в какую свару ему влезть: грузить ли свой отряд отборных головорезов, проклятых жителями десятка государств, на галеры, дабы под корсарским флагом опустошать побережье своего родного Аргоса, или в конном строю следовать в Шем, где гремела очередная междоусобица, а то и вовсе оставаться в Зингаре, ожидая, когда война сама придет к нему в обличье очередного претендента на престол с купленной на ближайшем базаре родословной, или стать спутником залетного морского тана из Ванахейма, решившего навестить на паре-тройке дракаров Черные королевства, чтобы сбыть затем живой товар на невольничьих рынках Стигии, давно миновало.

Лихие беспокойные денечки, когда золото и недобрая слава изливались на наемную дружину нескончаемым потоком, ушли в песок Золотого Века хайборийской цивилизации, нежащейся в просвещенном покое. Старые вояки оседали на земле, обзаводясь сварливыми женами и выводком сопляков, для которых, напившись вдоволь вражьей крови, строгали из податливой древесины фигурки коней и собачек. Пираты заводили поместья и принимались выращивать экзотические растения в оранжереях при роскошных особняках. Не счесть стало ударившихся в замаливание грехов некогда славных воров и охотников за людьми.

Одноглазый Диго пока держался. Удачливый командир, он был еще наблюдательным малым, обожавшим свое ремесло и беспокойную походную жизнь. Добытые во множестве походов богатства он старательно и быстро спускал на шумных гульбищах, расшвыривая остатки на рыночных площадях, словно вельможа, решивший после дикой попойки раздать состояние нищим и убогим, дабы обратиться к милости светлых богов. Из отряда мгновенно изгонялись те вояки, кто укладывал монеты и камешки в полотняном мешке или деревянном сундучке под голову, — такие норовили у походных костров распустить сопли, вздыхая о тихой жизни и сетуя на судьбу, а потом, в ближайшей живописной деревеньке, уйти вослед первой же юбке, да еще сманить с собой пару-тройку грозных псов войны.

Кроме того, Диго раз и навсегда зарекся продавать свой меч Аквилонской или Немедийской Короне — платили могущественные владыки прекрасно, предпочитая охранять границы наемной ратной силой, однако долгое гарнизонное сидение, отягощенное бездельем и звоном изрядного количества монет, медленно, но верно подтачивало боевой дух. Наемники обрастали на месте семьями, огородами, приятными знакомыми — глядишь, а меч уже покрылся бурыми пятнами ржавчины, отвисло брюшко, дорожный мешок заброшен где-то в сарае, погребенный под заготовленными к зиме бочонками с квашеной капустой и вареньем.

Затем шустрые королевские дознаватели при полном безразличии порубежников заламывают руки и увозят в столицу офицеров, прознав про их прошлые подвиги на большой дороге или в рядах некогда многочисленных мятежников, а лагерь вольной наемной дружины, окруженный какими-то сараями, складами и хранилищами, становится обычным пограничным гарнизоном богатого королевства. Так из жизни ушли славнейшие дружины великих наемников, на опыте которых учился сам Диго, по крохам постигая нелегкую ратную науку.

Приглядевшись и принюхавшись, куда дует ветер просвещенного века, Диго повесил нескольких аквилонских и немедийских вербовщиков, недрогнувшей рукой выбросил в пропасть мешки с коварным королевским золотом и, прогнав из отряда недовольных, откочевал в Офир, где шла развеселая гражданская война. Постепенно вокруг непреклонного аргосца собрались последние псы войны — стая отпетых мерзавцев. Слава о кровавых подвигах свирепой ватаги наемников была столь громкой и разошлась так далеко, что ни один авантюрист из аристократов, всерьез претендующий стать монархом, не рискнул бы принять их на службу, боясь гнева Митры и иных благих существ высшего мира. Ни один законный правитель не доверил бы отряду Диго жизнь своих подданных и свою казну, опасаясь гнева людского.

Волков-наемников гнали отовсюду, везде они стали изгоями. Аргосец всерьез подумывал, не податься ли ему за море Вилайет. В степях гирканцев, как и встарь, царили знакомые и приемлемые Диго законы меча и кинжала, оставались Вендия и Меру, а дальше — таинственный и легендарный Кхитай. Наемнику не хотелось верить, что человечество вдруг скопом, повсеместно кинулось петь псалмы, пахать и сажать сады.

Посланец Ордена Блистательных нашел вожака волков, скрежещущего зубами от бешенства, — поутру из отряда ушли старейшие его члены, близнецы- братья из Бритунии, внезапно-воспылавшие нешуточной страстью к торговому делу. Диго как раз думал, не нагнать ли ему хауранского торговца, сманившего лучших лучников — смешно сказать, — посулив им места приказчиков, и не перерезать ли ему жирную глотку.

Переговоры с немедийским дворянином оказались недолгими, сборы — еще короче. Сотня наемников шла в сторону замка пеллийского Мастера Блистательных столь стремительно, словно впереди их ждали сокровища всех царей земных, а сзади полз мировой змей Сет.

— Что ж, в худшем случае это будет славная война: Немедия и Аквилония — это не шуточные противники, — вслух бормотал аргосец, покачиваясь в седле, — в лучшем мы и впрямь создадим новое королевство. Уж если суждено и мне покинуть Большую Дорогу, то только ради владения герцогством или баронством… Впрочем, кто мне помешает мечом проложить путь к трону и возложить на седую голову королевский венец. В конце концов, Золотой Лев Аквилонии, сказывают, тоже из наемников. А что: Диго Первый звучит гораздо лучше, чем Кровавый Диго, или Безголовый.

Когда волки Одноглазого Безумца переправлялись через реку Красную, стараясь укромными тропами миновать гарнизоны мощнейшей Аквилонской армии, к замку Ордена Блистательных стягивались и другие участники будущего мятежа. Под видом безобидного бродячего цирка ехали по немедийскому тракту тридцать черных, как ночь, выходцев из Дарфара, везя в клетках восемь тигров-альбиносов, которых еще котятами кормили человечиной. Клетки, размещенные на длинной телеге с тремя десятками колес, напоминавшей издали гигантскую сколопендру, тащил громадный слон, восхищая детвору придорожных деревень. Опытный офицер, знакомый с методами ведения войн на юге континента, безошибочно распознал бы в аляповато раскрашенном, с колокольцами и бумажными цветами по бокам деревянном ящике на спине слона боевую башенку для лучников. Но для такого сообразительного и зоркоглазого великан-погонщик, разодетый под базарного фокусника, вез на поясе, расшитом речным жемчугом, внушительный мешочек. Содержимое его могло навести на некоторые размышления и почитателя Асуры, видевшего хоть одним глазком сокровищницу своего бога, но таковой на пути каравану не повстречался.