Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга
Шрифт:
Итак, перед нами композиция двух известных перспективистов братьев Бельских, способных не только на «живописное художество», но и на сочинение рисунков «художественно промышленных». И едва ли, судя по данному примеру, последнее уступало первому в качестве работы.
То же подтверждается и другим произведением – выносным крестом простых форм, украшенным финифтяными иконками и скромной ниткой камней по краю. Красиво скомпонованный венок вокруг нижнего эмалевого медальона несколько не вяжется с лучистыми обрамлениями остальных медальонов, но в общем крест – простое, строгое и красивое произведение. На обратной стороне имеется ценная для нас надпись: «В храм Рождества Пресвятыя Богородицы сооружен крест на церковное иждивение под присмотром конторы строения члена гос. статс. совет. смотрителя дворцов, кавалера Алексея Ходнева, а рисунок делал живописного художес. мастер коллежский ассесор Алексей Бельской 1787 году марта 17 дня».
Но поразительны по необычайности украшений в церковном обиходе серебряные вызолоченные сосуды, присланные в дар собору императором Александром I. В типичных для александровской эпохи общих формах сосудов чувствуется рука не русского мастера, равно как и в тех декоративных украшениях, которыми они в изобилии покрыты – не русская композиция. И в самом деле, весь прибор исполнен прекрасным парижским мастером Вiennais, по рисунку величайшего в свое время художника, творца нового стиля Еmpire, Шарля Персье, в 1814 году. Сосуды эти заказаны были императором Александром I в ознаменование конца Отечественной войны при вступлении царя в Париж. Чрезвычайная строгость рисунка и орнаментальных частей и помещенных на поддоне изображений сцен из Священного Писания: Благовещения, Рождества Христова, Поклонения волхвов и Несения Креста, несколько сухих, холодных, сразу дают представление, с каким художником имеем дело. Излюбленные Персье спирально завитые стебли с редкими листьями аканфа, пальметки, виноградные лозы, маски с корзинами цветов, классические костюмы на действующих лицах и строгая вырисовка каждой мельчайшей части – удел искусства, долженствовавшего заменить разбушевавшуюся волну предшествовавших декораторов. На борту подножия надпись: «В пребывание императора Александра I в Париже 1814 года».
Весьма любопытным по своей загадочной эмали представляется и крест с весьма развитыми внешними формами, сплошь украшенный расписной эмалью и рельефным изображением Распятия. Парный ему, совершенно тех же внешних форм и с теми же деталями имеется в Троицком соборе Петроградской стороны. Вычурность внешних форм с утолщениями, перехватами, отростками в стороны, некоторые детали в технике живописной эмали, равно как и техника эмали на ручке, безусловно принадлежащей тому же времени, указывают на переходную эпоху в технических традициях между XVII и XVIII веками.
Великолепием своей композиции и безукоризненным выполнением отличается один памятник чеканки, имеющий особое значение в истории развития орнаментальных форм творчества в России ХVIII века – серебряные вызолоченные венцы в стиле типичного елизаветинского рокайль, изготовленные тем не менее в 1773 году. В них можно видеть выражение высших достижений в чеканном мастерстве, по части орнаментики. Одновременно они же служат и последними памятниками в этом роде творчества, сменившегося теперь классическими идеалами. До некоторой степени они представляют собою интерес и с бытовой стороны: в них венчался, и, по-видимому, они для настоящей цели изготовлены, наследник престола, потом император Павел I 29 сентября 1773 года с принцессою Гессен-Дармштадтскою Августой-Вильгельминой, в Православии Наталиею Алексеевною.
Из предметов более древних, которыми обладает ризница собора, на выставке было характерное для XVII века серебряное, неудачно вновь позолоченное кадило, датированное 7152 = 1614 г. согласно надписи по краям кадила и крышки. В собор кадило передано по повелению императора Николая I 31 января 1842 года.
Обращаясь от металлов к тканям, среди предметов ризницы Казанского собора должны остановиться на шитом облачении, принадлежащем к славной в искусстве эпохе Елизаветы. Фелонь, стихарь, орарь и епитрахиль зеленого штофа, известные уже нам по выставке «Ломоносов и елизаветинское время», столь же типичны и убедительны в декоративных достижениях эпохи, как и указанный венец. Золотые пучки цветов непринужденно, свободно разбросанные по зеленому фону, и массивный широкий, двойной полосой обходящий по краю бордюр, несмотря на всю кажущуюся непринужденность, строго продуманы; широкое оплечье, богато зашитое, играет лучами и прямо переносит зрителя в давно ушедшие времена блеска и роскоши.
Весьма любопытны шитые серебром и золотом по серебряному глазету одежды на престол из того же собора, украшенные серебряной же кисеей, финифтяными образками и головками херувимов. История их и даже назначение совершенно были забыты, а каталог их отнес к началу XIX в. Определение это засим подтвердилось упоминанием их в каталоге «Первой Публичной выставки российских изделий» 1829 г., где они подробно описаны под № 232; выставляла их «фабрика С.-Петербургского купца Павла Лихачева в С.-Петербурге». Значительно проще одежды на жертвенник, по-видимому, одновременно исполненные, и одежды на престол из Преображенского всей Гвардии собора, украшенные большими вензелями императора Александра I и двух императриц, пожалованные в собор в их память, вероятно, по кончине императрицы Марии Феодоровны. Из Казанского же собора на выставку была дана пара хоругвей из серебряной кисеи с золотым шитьем и нашитыми расписными головками херувимов и средними иконами. Легкие, прозрачные, переливчатые, они чудесно отвечали своему назначению и особенно резко выделяют неуклюжесть и неуместность тех металлических неподвижных хоругвей, которыми заполонила церкви безвкусица недавнего времени.
Приложение 4
(Аспидов Альберт. Санкт-Петербургские ведомости. 2000. 4 нояб. С. 18)
Зимой 1918/19 года здание Казанского собора впервые за все время своего существования не отапливалось. Большие печи, устроенные в подвале и подававшие прежде подогретый воздух наверх, оставались холодными. Все было связано с суровыми условиями времени: дрова конфисковали для других общественных нужд, и топить было нечем.
В соборе было не теплее, чем на улице, на стенах образовались ледяные наросты. Однако службы продолжались – несмотря на все эти трудности. А настоятель собора, престарелый отец В.И. Маренин, не оставлял мысли продолжить начатое предыдущим настоятелем, о. Философом Орнатским, устройство нового придела – «Пещерного храма» – во имя священномученика Гермогена.
Задумана была эта необычная постройка еще осенью 1917 года. Тогда Петроградский митрополит Вениамин по воле судьбы находился в Чудовом монастыре, расположенном на территории Кремля. Как раз в то время происходила смена власти в Москве, и за кремлевскими стенами укрылись юнкера. Митрополит затем писал о. Философу Орнатскому: «Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви Святителя Ермогена… Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжелой артиллерии, разорвались и произвели большие разрушения. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим… через двор в подземную церковь. Шла постоянная служба…»
В «Пещерном храме» Чудова монастыря митрополит вспомнил наверняка и о том, что в смутные времена XVII столетия именно здесь враги уморили голодом патриарха Гермогена (Ермогена). Вот при каких обстоятельствах – когда взрывы снарядов напоминали о наступившем новом смутном времени – у Петроградского Владыки возникло решение устроить подобный подземный храм в Казанском соборе…
Промерзшие стены собора оттаивали вплоть до июля 1919 года. От сырости на стенах и некоторых иконах появились темные пятна. Для того чтобы в предстоящую зиму температура в соборе не опускалась ниже пяти градусов, о. Василий Маренин решил установить в здании шесть железных печей. Приступили и к работам по устройству «подземного храма» – в достаточно обширном подвальном помещении, расположенном под главным алтарем собора. Рядом с образом Казанской Божией Матери здесь был установлен ковчег с мощами священномученика Гермогена. Его передал собору патриарх Тихон, благословив тем самым задуманные работы.
Работы продолжались и в декабре 1920 года, когда настоятелем собора стал протоиерей Н.К. Чуков, освободивший о. Маренина от ставших для него непосильными забот. Лишь в январе следующего года новый гермогеновский придел был освящен митрополитом Вениамином. И если раньше его именовали «Пещерным храмом», то теперь все чаще стали называть «Теплым храмом»: зимой это было единственное место в соборе, где можно было согреться.
Новый «храм в храме» всегда был переполнен, а ночью в нем находил приют сторож собора. С последним обстоятельством связан один эпизод криминального характера. Архивные документы рассказывают нам о краже драгоценностей из собора, случившейся в ночь с 22 на 23 июня 1921 года. Злоумышленник спрятался днем на хорах и лежал там до ночи, завернувшись в хранившиеся здесь ковры, приобретенные в 1894 году, когда соборяне ждали у себя наследника престола и его невесту.