Хранить вечно. Дело № 3
Шрифт:
– Что, дядя Мирон, идём норвежцев гонять? – спросил матрос. Имя его было Григорий, но соседи по кубрику обычно обращались к нему «Гришка». Круглая рязанская физиономия матроса была так густо усыпана веснушками, что они, казалось, делали немного ярче тёмный полярный день, много месяцев висящий над городом Романов-на-Мурмане, в семнадцатом году переименованный по распоряжению революционных властей в Мурманск.
Трюмный машинист, к которому все в команде, от капитана, до матроса-первогодка, обращался исключительно «дядя Мирон», служил на «Таймыре» при всех властях – и упрямо продолжал именовать город на старый манер, всякий раз вызывая этим приступ раздражения у судового помполита, как и смешки матросов – особенно тех, что пришли с недавним призывом. Таких, однако, было немного – во флот, тем более, в Морпогранохрану, входившую в структуры ОГПУ, брали людей проверенных, политически грамотных. И любого другого на месте «дяди Мирона» давно бы уже привлекли по статье «контрреволюционная агитация» за ослиное его упрямство, но тут коса в виде комиссарской принципиальности и верности пролетарскому долгу нашла на камень. В его роли выступил капитан «Таймыра», осознающий свою ответственность за то, чтобы судно выходило, когда это нужно, из порта – и делало это своим ходом. Обеспечить сей хлопотный процесс из всего наличного плавсостава мог один единственный человек – именно этот самый машинист, знавший механизмы ледокола как крот собственную нору. За что ему прощали и «Романов-на-Муроме», и постоянное нахождение под хмельком и упорное нежелание надевать форму. Казалось, окружающие перестали воспринимать дядю Мирона, как живого человека, а относились к нему, как к важной части судна – неказистой, изношенной, порой доставляющей мелкие неудобства, но жизненно необходимой для нормальной работы целого.
– А и погоняем! – ответил машинист рыжему Гришке. – И их, и англичан, ежели придётся – а то взяли, понимаешь, манеру браконьерствовать в наших водах! Не-ет, шалите, не пройдёт у вас этот паскудный номер, раньше не проходил, и теперь не пройдёт!
– А я слышал, будто англичане года три назад присылали в наши воды миноносец, своих браконьеров защищать. – влез в разговор другой матрос, чернявый, малорослый, весь какой-то узловатый, будто скрученный из тросов. – Скажи, дядьМирон, если такого встретим – одолеем его, или он нас потопит?
– Ежели миной под мидель долбанёт, тогда, известное дело, потопит. – рассудительно ответил машинист. – Только ты мне напомни, Семён – вы с Гришкой состоите у по боевому расписанию?
– Ну, у кормового орудия. – ответил матрос, которого звали Семёном. – Он заряжающим, а я подносчиком боеприпасу. А что?
– А то, что, ежели ты к пушке снаряд вовремя подашь, а Гришка энтот снаряд в ейный казённик запихнёт, как полагается то английский миноносец свою мину пустить не успеет, потому как сам потонет. Уразумел, салага?
Дядя Мирон дождался бравого «так точно!» от изрядно смущённого матроса и вперевалочку, как подобает морскому волку, потопал к трапу, ведущему вниз, к машине. А над рейдом раскатились ещё два гудка, на этот раз заунывно-долгие, прощальные. В ответ с пирса долетели жиденькие звуки марша, исполняемого духовым оркестром – так, согласно распоряжению капитана порта, провожали любое из судов Морпогранохраны, отправляющееся нести патрульную службу в неласковом зимнем море.
II
Коммуну наш сводный отряд – четверо спецкурсантов в сопровождении гоппиусовского доверенного лаборанта и два инструктора из числа тех, что развивали в нас «особые способности» – покинул в последних числах февраля. Отъезду предшествовало шумное празднование Дня Красной Армии, на котором мне, несмотря на титанические усилия, так и не удалось отвертеться от публичного выступления. Как я и предложил в своё время милейшей Эсфири Соломоновне, мы поставили нечто вроде мини-спектакля на основе «Баллады о синем пакете» Тихонова – с тремя разными исполнителями стихов, декорациями и музыкальным сопровождением. Действо продолжалось на сцене около пяти минут и успех имело ошеломительный – комсомольцы из харьковского горуправления ГПУ, приехавшие к коммунарам в гости по случаю праздника, даже сгоряча предложило повторить спектакль у них, в доме культуры. Комсомольская ячейка инициативу с восторгом поддержала (а что, могло быть как-то иначе?) и под руководством бессменного массовика-затейника завклубом коммуны гражданина Тяпко рьяно взялась за подготовку. Но это уже без меня – незримый фронт паранормального противостояния с силами мирового империализма ждать не станет!
И вот, собрав небогатые пожитки, утром двадцать пятого февраля мы погрузились в присланный из Харькова автобус (трястись по морозцу в открытом кузове грузовика сорок с лишним вёрст – от такого испытания нас, слава богу, избавили) и сделали коммуне имени товарища Ягоды ручкой.
Конец ознакомительного фрагмента.