Хранитель древностей.Дилогия
Шрифт:
Пришлось закурить. Гуляев сидел, перекатывал языком за щекой драже и улыбался.
— Вы к врачу-то обращались? — спросила она.
— А-а! — безнадежно и тихо отмахнулся он.
Тут ей вдруг стало жалко его, и она сказала:
— В общем-то вы прекрасно выглядите.
— Да? — Он проглотил драже, зло улыбнулся, встал, вышел из-за стола, подошел к шкафу и поманил ее.
Она подошла, он одной рукой слегка обнял ее, — вернее, только прикоснулся сзади к ее плечу тремя пальцами, — а другой распахнул дверцу. Косо метнулся и погас синий зеркальный свет.
— Посмотрите, — сказал он.
Стояли двое.
Красивая
— Ну, — сказал он. — Как я, по-вашему, выгляжу? Хорошо?
Она не нашлась, что сказать, и они еще немного простояли так. Потом он снял руку с ее плеча, закрыл шкаф, возвратился к столу и сел.
— Ладно, — сказал он, — лет на десять меня еще хватит. А больше, наверно, и «нэ трэба». К этому времени уже коммунизм построят и всех нас в пожарники переведут. Будем в золотых касках ездить по городу. Чем плохо?
— И давно это у вас? — спросила она.
Он подумал.
— Да как сказать. Наверно, с детства, но в детстве я только так… покашливал. Да как же не кашлять? Для вас «проклятое старое время» — это так, присказка, а я-то его нахлебался досыта. У меня отец холодный сапожник был, то есть без вывески. Подметки и каблуки подкидывал. А жили мы, как полагается, в подвале. Большая комната на пятерых. Шестая — сестра матери из деревни с больным ребенком. Вот кричал, вот кричал! В комнате, как положено, всегда темно. Во-первых, окна маленькие, подвальные, их не намоешься, а во-вторых, на подоконниках вот та-акие бальзамины: матери они от какой-то старухи генеральши достались по наследству — она у нее пол мыла. Так мать их никому трогать не давала: «Это от чахотки первое средство — от них воздух лечебный». И действительно, — он усмехнулся, — чахоткой не болели. А это у меня бронхиальная астма после плеврита. Я в Сочи его схватил, в правительственном санатории. Вот такой анекдот.
— Ну, от бронхиальной астмы не умирают, — сказала она.
— Хм! И как уверенно ведь говорит! От нее-то, положим, не умирают, а вот с ней-то умирают, да еще как! Ладно, давайте, как говорится, уж не будем. Так вот, девочка, берите дело и двигайте его со всей молодой энергией. Только не слушайте никого. Пошлите этих всех советчиков… — Он махнул рукой. — А мне подайте рапорт с подробным обоснованием, план следствия, чтоб я имел документ.
И вот она сидела, перечитывала свои выписки, грызла яблоко и думала. На листке блокнота у нее было записано: «Изложить З. весь план следствия. Ругаться не буду, буду сажать. Затем ответьте:
1) К чему была такая поспешность?
а) Именно в этот день?
б) С Кларой? Ведь приехала Лина;
в) Зачем столько водки — четыре поллитры. Это на четырех здоровых человек. Кто ж они?
2) Что он думает о пропавшем золоте? (его милицейская записка);
3) «Козырь».
После этого «козыря» стояло множество вопросительных знаков, наверное, столько, сколько поставила рука, и один большой восклицательный знак. Позвонил телефон. Она сняла трубку. «Слушаю», — сказала она. В трубке молчали. «Да!» — повторила она. В трубке молчали и дышали. «Ну, когда надумаете, тогда и позвоните», — сказала она и бросила трубку.
Вошла Ниловна, сухонькая, беленькая старушка с желтой ваткой в ухе: у нее постоянно что-то стреляло в виске.
— Звала? — спросила она.
— Ниловна, вы смотрите, какая красота! Держите! — И она ловко кинула старухе пару яблок.
— Спасибо. Не ем! Ну разве в чай для запаха. Вот видишь, — она пальцем обнажила сиреневую десну и показала бурые гнилушки, — только кутние и остались! Что звала-то?
— Да нет, это телефон зазвонил.
— А-а! Это у нас бывает. Станция путает. Кушать тут будешь или в столовую пойдешь?
— Да я уж накушатая, — ответила она. — А вы сами-то поели?
— Да неуж голодная буду сидеть? — усмехнулась Ниловна. — Тут тебе из библиотеки звонили, велели какую-то книгу, не то Франсу, не то Францию принести, если уж не нужна. Сказали, ты знаешь.
— Спасибо, Ниловна, знаю.
Она подошла к полкам — ходить все-таки приходилось, опираясь на палочку: нога еще болела, — сняла «Жизнь Жанны д'Арк» Анатоля Франса, снова забралась на софу, открыла книгу на закладке и переписала в блокнот:
«З) Козырь??
«Прокуроры рисковали более, нежели остальные граждане, и не один, проходя по двору, где приводили в исполнение смертные приговоры, вероятно, размышлял о том, что не пройдет года, как его будут судить на этом месте» (А. Франс. «Ж.Ж.», стр. 177) — на полях написано хим. кар. «А наши дураки ни о чем не размышляют и ничего не боятся — зря! На них и фонарей не хватит».
Она наткнулась на эти отчеркнутые строки и пометку на поле, когда ей только что прислали эту книгу с посыльным и она стала ее просматривать. Тогда же она показала это место Якову Абрамовичу, он посмотрел и печально сказал: «Да, только почерк-то не его. Но все равно задержи, это вообще-то очень любопытно. Он тоже пользовался этой библиотекой». «А что, это вообще-то что-то стоит?» — спросила она. Он удивленно посмотрел на нее и негромко воскликнул: «Умница! Да это же готовые восемь лет!» Так книга у нее и осталась.
Снова зазвонил телефон. Теперь женский голос очень уверенно попросил Якова Абрамовича. Она ответила, что его нет. В трубке помолчали, а потом спросили, скоро ли он придет, — голос был молодой, гибкий и, как ей показалось, немного пьяный.
— Не знаю, — ответила она и предложила оставить телефон. В трубке опять наступила тишина. — Это говорит его племянница, — добавила она. Тут, наверно, трубку на секунду отняли от уха, потому что она услышала перезвон стекла, голоса и обрывок фразы: «…предпочитаю чему угодно». Голос был грубый, мужской: очевидно, там пили.
— Да нет, ничего особенного, — сказала трубка, — это звонит одна из его знакомых.
— А-а, — сказала она.
— Из Медео, — добавила трубка, смущенно засмеялась и замялась. — Я просто хотела пригласить Якова Абрамовича на свои именины.
— Ах, так, — сказала она, — ну спасибо. Позвольте вас тогда тоже поздравить. Я обязательно передам. Я его племянница.
В трубке помолчали, подумали и потом спросили:
— А вы тут живете?
— Да нет, — объяснила она словоохотливо. — Я недавно только приехала из Москвы. Закончила институт и приехала отдохнуть, а там видно будет. Может, работать буду.