Хранитель кладов
Шрифт:
– Слышал звон, да не знаешь, где он, – хмыкнул Гендос. – Все подряд валить в котел – это варварство. И вообще, в вопросах еды лучшее всегда враг хорошего. Мне вот только жалко, что морковки нет, сейчас бы из нее пережарку сделать для душистости.
– Еда, – высунул я голову из палатки. – Хочу-хочу-хочу! А потом хоть на станцию везите, хоть куда… Хоть на дереве вешайте! Только пожрать дайте!
– О, проснулся пропаданец наш, – иронично заметил Гендос, помешивающий черпаком варево в котле, висящем над небольшим костерком. Нет, у нас имелась специальная плитка, удобная и не громоздкая, но тут мои приятели, похоже, решили пойти традиционным путем приготовления
– Неправ, виноват, скотина, – я вылез из палатки, подошел к костру и вдохнул ароматный пар, поднимающийся над котлом. – Уф-ф-ф, милота какая! Давай, разливай уже по тарелкам.
– Покомандуй еще, – легонько стукнул меня поварешкой в лоб Генка. – Когда готово будет, я скажу.
– Ты, Швец, только проблемы создавать да жрать мастак, – сообщил Сивый, впрочем, уже довольно миролюбиво. – А вот мы за вчера и сегодня два десятка монет подняли, причем неплохих, крестов нательных пяток да еще и знак старосты. И это с учетом того, что кучу времени на твои поиски потратили.
– Знак кого? – насторожился я, почесав грудь. После ночных похождений это слово, произнесенное другом, почему-то поселило во мне тревогу, так, словно оно само было неким знаком, напоминавшем мне о произошедшем.
– Деревня тут стояла большая, сам видишь, – Сивый показал мне светлый кругляш, который он в данный момент старательно надраивал. – Не село, разумеется, церкви не имелось, но люди-то, люди здесь жили, и было их немало. Если есть население, то должна быть власть, таковы законы бытия. А она – не только приказы, но еще и атрибутика.
– Самое забавное, что века прошли, а бардак остался тот же. Что они тогда, что мы сейчас – одинаково все, – рассмеялся Гендос. – Понимаешь, по «Положению о крестьянах» деревням старосты не полагались, только селам. Да на самом знаке, вон, надпись: «Сельский староста». То есть кто-то просто плюнул на условности и посадил управителя в деревне против всех уложений. Если нельзя, но очень надо, то можно.
– Или сюда наведался староста из соседнего села в связи с праздником урожая, нажрался местным самогоном, а после уснул рожей в пашне, – возразил ему Сивый, причем это прозвучало как-то очень привычно. Как видно, подобные дискуссии у них были нормой. – Отвезти домой его отвезли, а знак затоптали, не заметив. Вон, ушко у него отломано. Вот он потом, небось, убивался!
– А чего еще нашли? – заинтересовался я, подходя к тряпице, на которой лежал улов последних двух дней, и подцепил темную от времени монету. – Вот это чего за денежка такая?
– Денга, – недовольно глянул на меня Сивый, отвлекаясь от спора. – Тридцать четвертый год, «четырехперая».
Я сначала подумал, он так шутит, коверкая слово, а оказалось – нет. И правда, это оказалась не деньга, а именно «денга». На ней для особо тупых, вроде меня, про это написано было. И насчет тридцать четвертого года тоже не соврал мой приятель, не уточнил только, что одна тысяча семьсот тридцать четвертого. Вот только с перьями я не сразу разобрался. Но после смекнул, что речь, вероятнее всего, идет о хвостовом оперении державного двуглавого орла. Там и на самом деле с одной и с другой стороны было по четыре пера. Как видно, в другие годы их там имелось больше.
Черт, ощущения, конечно, космические. Этой монете почти три века. Триста лет! Я держу на своей ладони добрую часть учебника истории для средней школы. Когда на монетном дворе
Это все – прошлое, ставшее хрониками, книгами, гравюрами, архивами. С ним можно ознакомиться, но никто и никогда не расскажет, как оно там все было на самом деле. И все же свидетели той поры есть, например, вот эта денежка. Она не умеет говорить, но, сжав ее в руке, ты на секунду ощутишь, как пульсирует то, что никогда не вернется. Как пульсирует ушедшее, но не пропавшее навсегда Время.
– Валер, ты чего завис? – требовательно окликнул меня Генка. – Дай мне черный перец, он вон там лежит. Тот, что горошком, не молотый.
Выполнив его просьбу, я отправился в дальний конец деревни. Физиология есть физиология, а просьбу Сивого не гадить там, где будем копать, я запомнил хорошо.
Еле различимый шепот коснулся моих ушей не сразу. Я сначала подумал, что это шуршание джинсов, которые я натянул обратно, встав с корточек. Но нет, звук повторился, и теперь я даже различил несколько слов.
«Отпусти». «Отпусти». «Время».
Шепот становился все громче, все настойчивей, он звучал в моей голове так, будто я в уши вставил наушники-затычки, подключенные к смартфону.
«Сроки вышли, устала. Устала, Хранитель. Те, кто оставил меня, ушли, их дети ушли и внуки. Отпусти, отпусти, отпусти!»
Вот тут меня слегка тряхануло. Когда человек начинает слышать голоса, источник которых неясен, то ничего хорошего от этого ожидать не стоит, это уж наверняка. И позитив в этом искать не стоит.
«Я рядом, Хранитель. Рядом. Дай мне волю!»
Хранитель. Самое главное-то я и не услышал сразу. Значит, не бред? Не чушь? Само собой, случившееся ночью мне страшным сном после пробуждения не казалось, что бы я там раньше ни утверждал. Нет у меня склонности к самообману. Но было и было, мир многообразен, в нем чего только ни случается. К тому же во время учебы я с теми же археологами общался много, мы и выпивали вместе не раз, наслушался от них всякого. На раскопах такие истории случались, что волосы дыбом встанут. Прыгающие каменные бабы в степях, могилы и курганы скифских вождей, после вскрытия которых половину экспедиции гадюки перекусали, прочее разное…
Но вот насчет голосов в голове уговора не было. Мне подобное на фиг не нужно.
«Я тут, я рядом. Хранитель, это в твоей власти!»
Такое ощущение, что молоденькая девчонка говорит. Жалобно так, пронзительно. Интересно, «тут» – это где конкретно?
Ответ я получил почти сразу же. Совсем недалеко от меня, у остова одной из совсем развалившихся изб, обнаружилось нечто вроде легкого свечения. Ну, как будто под одеялом фонарик включили. В ночи, скорее всего, видно было бы куда лучше, но и днем этот свет я различил без труда.