Хранители. Чернобыль Лэнд

Пономарев Александр Леонидович

– Ну ты прям с языка снял. Приятно встретить единомышленника, – осклабился Кастет, демонстрируя золотой зуб. – Слышь, брат, может, мы пойдем уже, а? А то он тяжелый, зараза, а нам еще топать и топать. Хотим до вечера его домой дотащить.

– Так оставайтесь здесь, – неожиданно предложил охранник. Глядя на пускающего слюнявые пузыри Сазана, он вдруг почувствовал нестерпимое желание оказаться на его месте. Даже ощутил горьковатый вкус водки на языке. Он мог напиться и в одиночку, но именно сейчас ему захотелось посидеть в компании и пофилософствовать. – Чего вам куда-то переться? Часов через пять темнеть начнет, а у меня смена скоро закончится. Посидим, выпьем по

чуть-чуть, за жизнь поговорим, пока ваш друг отсыпается. Поутру уйдете, куда вам надо.

Кастет выдержал паузу, прищурив правый глаз, как будто обдумывал слова охранника. Наконец цыкнул зубом и покачал головой:

– Заманчивое предложение, брат, но мы лучше пойдем. Начальство может взгреть за милую душу. В другой раз обязательно посидим. Договорились?

– Договорились, – печально вздохнул охранник, шагнул к воротам и взялся за приваренный к засову штырь. Стальной брус заскрежетал в проушинах. Створки ворот со скрипом провернулись на толстых петлях. Кастет махнул свободной рукой караульному и вместе с напарником выволок Сазана за пределы лагеря.

Снова заскрипели петли, загрохотали захлопывающиеся серые полотнища с потеками ржавчины.

Часовой с нашивкой в виде головы волка на рукаве комбинезона перегнулся через перила вышки и окликнул сослуживца:

– Эй! Это че щас было?

– Разговор по душам, – огрызнулся охранник и резким движением руки задвинул засов.

Часовой пожал плечами, прижал приклад СВД к плечу и поймал в прицел приметную троицу. Грунтовая дорога, по которой тощий дылда и мордоворот тащили пьяного в хлам (а пьяного ли?) проводника, плавно изгибалась дугой в ста метрах от ворот. Странное чувство не отпускало дежурного. Ему казалось, охранник допустил ошибку, не проверив их документы, а он в этот момент совершал еще большую оплошность, давая им спокойно уйти.

Незнакомцам оставалось преодолеть порядка двадцати метров до исчезающего за густыми зарослями барбариса и жимолости поворота грунтовки, когда часовой вдруг ощутил нестерпимое желание пустить пулю в собравшийся толстыми складками бритый затылок широкоплечего. Любовно поглаживая подушечкой указательного пальца скобу спускового крючка, он чуть ли не до крови закусил нижнюю губу, борясь с навязчивой идеей, и не придумал ничего лучшего, как вообразить то, чего не мог себе позволить.

– Пуф! – еле слышно прошептал часовой и представил, как из головы бугая вылетает кровавый фонтан вперемешку с выбитыми пулей мозгами и обломками черепной кости. Ствол снайперской винтовки качнулся и сдвинулся чуть влево. Теперь в перекрестье прицельной сетки маячила худощавая спина дылды. Часовой снова изобразил губами звук выстрела и представил, как тощий падает на покрытую пылью грунтовую дорогу, увлекая за собой бесчувственного проводника.

После столь необычного сеанса самовнушения часовой почувствовал себя лучше. Тревожные ощущения пропали так же внезапно, как и появились. Сердце уже не билось пойманной в силки птицей, пульс постепенно приходил в норму, а по телу разливалось блаженное умиротворение.

Он опустил винтовку, прислонил стволом к столбу крытого железом навеса. Достал из нагрудного кармана застиранного комбинезона мятую пачку с фотографией пораженных никотином легких и жирной надписью «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ». Постучал пальцем по дну, зацепил зубами кончик рыжего фильтра одной из трех наполовину вылезших из отверстия в пачке сигарет и, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся.

Глава 5

Договор

Едва дорога сделала поворот, Худя заканючил. Он жаловался на боль в ногах и чуть ли не захныкал, как ребенок, упрашивая напарника остановиться. Кастет не обращал внимания на стоны малахольного приятеля и продолжал переть как танк, поднимаясь по склону невысокого пригорка к растущим вдоль заброшенного шоссе пирамидальным тополям.

– Может, хватит уже? – Худя сбавил шаг в надежде, что Кастет наконец-то сменит гнев на милость и им больше не придется волочь проводника. – Давай затащим его в кусты. Смотри, какие густые. Никто не увидит, что мы там с ним делаем.

– Нельзя, – помотал головой Кастет и оглянулся. – Мы недалеко от лагеря. А вдруг он заорет, когда очухается? Не, я рисковать не хочу. И так до сих пор ощущение, будто вертухай на вышке взял меня на прицел. Вот перевалим за шоссе, тогда и займемся делом.

Непреклонность, с какой Кастет сказал последнюю фразу, лишала Худю надежды отдохнуть в ближайшие десять-пятнадцать минут. Он печально вздохнул и, стиснув зубы, поволок проводника к маячащей впереди шеренге шелестящих листвой деревьев.

– Все, привал! – скомандовал бугай, когда они перетащили Сазана через покрытую глубокими выбоинами и трещинами дорогу, прошли еще с десяток метров, завернули за кусты сирени и спустились на дно заросшей густой травой неглубокой низинки. Растущие по периметру распадка кустарник и низкие сосенки скрывали странную троицу от любопытных глаз со всех сторон. Только кружащие высоко в небе вороны видели, чем они занимаются.

Худя скинул с шеи будто налитую свинцом чужую руку и со вздохом облегчения повалился рядом с рухнувшим лицом в необычайно мягкую траву проводником. Кастет затрещал «липучкой», расстегивая комбинезон.

– Переверни.

– Чего? – Худя приподнялся на локте. Кастет стоял рядом с пленником, держа в руках компактный несессер из коричневой кожи с фигурным тиснением. В нем хранился, как он любил говорить, походный набор правдолюба. С его помощью мордоворот выбивал нужную информацию из любого, кто попадал ему в руки.

– Переверни, говорю. – Кастет присел на колено слева от Сазана, положил несессер на траву. Ногтем большого пальца поддел клапан застежки, раскрыл кожаный кейс и на мгновение застыл с благоговейным выражением на грубом, будто вытесанном из камня лице.

Худя больше смерти боялся такого вот состояния напарника. В минуты, когда несессер покидал укромный карман комбинезона, Кастет становился словно сам не свой. Его руки делали кровавую работу с ловкостью профессионального хирурга, а сам он получал ни с чем не сравнимое удовольствие от пыточного дела. Ни крики, ни стоны, ни мольбы попавших к нему пациентов, так Кастет называл своих жертв, не могли растрогать его и поменять намерение довести дело до логического конца.

На губах мордоворота появилась мечтательная улыбка, когда он дотронулся кончиками подрагивающих от нетерпения пальцев до сверкающих хромом инструментов. Здесь были миниатюрные щипцы для выдирания ногтей, скальпель, десятисантиметровая острозубая пила, маленький, но увесистый молоток, идеально подходящий для дробления пальцев, сигарная гильотинка, многоразовый старинный шприц в металлической рубашке с прорезью для контроля за объемом содержимого и пять ампул «сыворотки правды», к которой Кастет прибегал в крайнем случае, когда остальные средства не давали желаемого эффекта. Причем его не волновала вероятность заражения попавших к нему людей гепатитом С или ВИЧ посредством использования одной и той же иглы и шприца. Ему нравился внешний вид старинного медицинского инструмента, к тому же тот, с точки зрения стиля, идеально подходил к набору пыточных приспособлений.