Хребет Скалистый
Шрифт:
Тогда она подошла к телефону и набрала номер театра оперетты.
— Мария Васильевна, — заговорила она, узнав по голосу старую билетершу, извините, пожалуйста, за беспокойство. Это Алла, дочь художника Проценко. Пожалуйста, попросите Ольгу Константиновну Ракитину позвонить к нам в антракте. У меня поручение от папы. Пожалуйста.
Вскоре раздался звонок.
— Олечка, милая, приходи сегодня к нам ночевать, — попросила Алла, обязательно.
— А что случилось, Аллушка? — спросила Ракитина. Алка замялась:
— Ничего не случилось.
— Ну конечно, приду, девочка. Сразу же после спектакля.
Голос в трубке звучал тревожно, но Алла сразу же успокоилась. По ее глубокому убеждению, в списке храбрых людей после Буденного, Покрышкина, Кожедуба и Шурика Бабенко следующей безусловно шла артистка театра оперетты Ольга Ракитина. С ней вдвоем не страшно остаться не то что в квартире, где побывал какой-то плюгавый воришка книг, но и в осажденной врагами крепости.
Алла повеселела. Она пошла в кухню готовить к приходу гостьи ужин и так увлеклась хлопотами у плиты, что забыла о своих страхах.
Наконец раздался хорошо знакомый стук в дверь. Алла бросилась открывать и, споткнувшись о «ничейного» Шарика, со всего маху ударилась о дверной косяк лбом.
Ольга вошла в прихожую под скулеж обалдевшего пса и оханье Алки, которая, пританцовывая на месте, с великой яростью растирала мгновенно вскочившую шишку.
Ольга остановилась на пороге взволнованная и растерянная.
— Что здесь происходит? Что это за лохматое чудище?
— Это ничейный Шарик, с нашего двора, — все еще потирая лоб, ответила Алла.
— А зачем он тебе понадобился? Вообще, что у тебя случилось?
— Он будет нас стеречь.
— А разве кто-то собирается нас выкрадывать? Разобиженный Шарик, не дожидаясь ответа, бросился вон из коварной квартиры, где сначала вкусно кормят и, лаская, укладывают на мягкий половик, а потом со всей силы наступают на лапу и хвост.
— Нас, может, и не украдут, — согласилась Алла, — а "Трех мушкетеров" украли.
— Когда речь идет о людях, говорят "выкрали", — поправила Ракитина, снимая с пышных пепельных волос маленькую шляпу. — Я что-то не помню, разве трех мушкетеров кто-нибудь похищал? Это что, по приказу кардинала Ришелье?
— Похищал. Сегодня стащили самым обыкновенным образом. И Ришелье тут ни при чем.
— Подожди, подожди, Алла, когда ты торопишься, я тебя плохо понимаю. В семнадцатом веке…
— При чем тут семнадцатый век? — возмутилась Алла. — Самый настоящий жулик взломал замок и украл книгу.
— Так ты о книге! — поняла наконец Ракитина. — А я о д'Артаньяне и других мушкетерах, что у Дюма. Они прошли в столовую.
— Алка, — строго заговорила Ракитина, — почему снято со стены мое ружье? Ты же не маленькая. Понимаешь, что это не игрушка. Я его и к вам принесла потому, что боюсь, как бы без меня хозяйские дети беды не натворили.
— Оля, но я же тебе говорю: воры.
И Алла рассказала все по порядку. Ольга задумалась. В
— А ты струхнула, мать-атаманша? Ну-ну, не красней. После такой истории не очень-то приятно одной оставаться в доме. Хорошо, что позвонила. Ну, а теперь давай пить чай и спать, устала я.
Повеселевшая Алка побежала в кухню за чайником.
Дневное происшествие казалось ей теперь не таким уж значительным.
За столом они весело болтали.
Несмотря на то, что Ольга была более чем вдвое старше Аллы, они любили бывать вместе. Они разговаривали о театре, книгах, спорте. Суждения Ольги имели огромное значение для девочки. В трудные моменты жизни, задумываясь над тем, как поступить, она всегда примеряла себя к Ольге.
Они засиделись допоздна.
— Ну, пойдем спать, Аллушка, — потягиваясь, предложила Ольга, — а то у меня завтра трудный день. В двенадцать репетиция, а вечером спектакль.
Если Ольга ночевала у них, Алла всегда уступала ей свою кровать.
Сон что-то не приходил, и минут через десять Алка, покрутившись на жестком диванчике, взмолилась:
— Оля, я к тебе хочу! Мне не спится.
— Ну, иди, иди сюда, — пробормотала засыпающая Ольга.
Алка не заставила себя долго просить. Через несколько минут, уткнувшись носом в теплое Олино плечо, она спала крепким, безмятежным сном.
Убийство в насыпном переулке
По асфальтовому простору улицы проплывают важные, как лебеди, троллейбусы, катят стремительные «Победы», пробегают юркие «Москвичи», нет-нет да пронесется, шурша туго надутыми шинами, «ЗИС». По параллельной, более глухой улице, мимо больших новых домов с яростным звоном пробегают трамваи.
День и ночь не стихает оживленное движение большого города. Но вот вы сворачиваете в сторону. Десять минут ходьбы — и кажется, будто вы попали в тихую станицу. Маленькие белые хатки, крытые железом или позеленевшей черепицей, а то и просто камышом, густые заросли садов. На лавочке около покосившегося плетня молодой парень наигрывает на гармонике старинную кубанскую песню о казаке, которому не вернуться в отеческий дом с далекой чужбины. Посреди улицы в пыли купаются куры, а в тени высоко взметнувшихся к небу тополей нежится большая свинья.
Дорога взлетает на бугор и резко обрывается вниз. Перед вами колышущееся море ярко-зеленых камышей.
Это Карасун.
Когда-то, в далеком прошлом, Кубань текла иначе.
Там, где сейчас расположен Краснодар, она делала замысловатую петлю. В своем неудержимом стремлении к морю река спрямила русло. Вода прорыла перешеек петли и пошла прямо. Прежнее колено реки превратилось в несколько пойменных озер. Водоемы заросли камышом, затянулись жирной зеленой ряской и превратились постепенно в непроходимые болота. Это и есть Карасун, что по-по-черкески означает "черная вода".