Хроника сердца
Шрифт:
Вот когда начнет рождаться новая духовная культура, новая «религия», тогда медленно будет выходить и подыматься из глубокого сна русская нация. Не для того нация проснется, чтобы мстить (За что мстить? За сон? Кому мстить?), а для того, чтобы жить в заново обретенном единстве. А сон сам по себе спадет, как пелена с глаз, и – забудется.
О кладбищах.
Для «Советской России»?
Вытаптываем и загаживаем могилы предков, сознательно уничтожаем прошлое, уничтожаем память народную, сжигаем архивы русской истории, т. к. места захоронения – это тоже архивы, но, скажем, для художника архивы, м. б., более ценные, т. к. они наглядны.
Мы поклоняемся великим могилам, но не дорожим окружением
Пора объявить кладбища памятниками культуры, каковыми они и являются.
Борьба против русского шовинизма переросла в борьбу против русской нации. Поучительна история о том, как, совершив революцию, народ русский потерял Родину. За что боролись – на то и напоролись. Все завоевания были отобраны.
Сопровождает нас в светлое будущее постоянный торжественный экскорт: демагогия, анонимки, алкоголизм и что-то еще.
Мы уже привыкли наблюдать, как талантливые и популярные актеры разрываются между театром и кино, испытывают тяжелые нагрузки, ибо требования и театра, и кино очень жесткие. Как правило, актеры не выдерживают перегрузок и отказываются от театра и становятся «свободными художниками». В конечном счете страдает зритель. Да и актеры. Покидают они театр, как правило, в расцвете сил, как раз к этому моменту готовые к своим главным открытиям и свершениям. И на сцене, и на экране. Давно уже замечено, что без системной работы над ролью, какую дает театр, без работы на живой публике актер быстро теряет форму, начинает повторяться, а иногда и просто «выпадает» в типажность. Мы только можем догадываться о внутренних драмах, а иногда и трагедиях, происходящих с известными, любимыми народом актерами. И только когда приходит твой черед мучиться и решать свою судьбу в одиночку, вдруг начинаешь понимать, что в сущности до нас никому нет дела. Проблема «блуждающих звезд» давно стала общей. Зрители спрашивают: почему давно не видно Х-а, что делает сейчас У, куда девался ЗЭТ, не помер ли он?
Репетиционный период давно исчез из практики советского кино. У режиссеров нет для этого ни времени, ни пространства. А в последнее время, что естественно, не стало навыков, да и попытки поработать с актерами над ролью или над трудной сценой в кабинете или в гостиничном номере жалки и смехотворны. И неудивительно, что репетиционный период из стадии подготовительного инкогнито вполз на съемочную площадку под псевдонимом «освоение». В результате колоссальные потери качества и времени, потери, которые никогда и никем не учитывались. И не подсчитывались. Многие кинорежиссеры хотели бы поставить спектакль. Но негде и не с кем. Попытки сделать это на сцене какого-либо театра, как правило, не давали желаемого результата.
1982
Смерть Брежнева.
Началось. Программа странно без музыки. На светло-розовом фоне возник (именно возник из ничего) скорбный и торжественный Кириллов. Так вот закончилась первая стадия догадок, недоразумений, предположений… Должен сказать, что догадываюсь о состоянии всего населения нашей страны. Его можно выразить двумя словами! Ожидание перемен, но каких?! Перемены необходимы. Страна нравственно парализована. Страна давно уже находится в состоянии грандиозной войны. Сталинисты мечтают о железной дисциплине, о порядке. С другой стороны, напор мечтателей о свободе, людей, которые не верят уже в коммунистическую демагогию. И те и другие говорят об изменениях в границах сложившихся отношений. Но все отлично понимают, что любые изменения в ту или иную сторону не ограничатся малыми дозами. Либо – сталинизм, репрессии, концлагерный коммунизм, либо капитализм. Стоят друг против друга, не стреляют пока (частные случаи с обоих сторон – я не беру), но состояние войны налицо. Одним словом, как это ни прискорбно говорить, смерти Брежнева в общем-то рады.
У нас на набережной совсем не чувствуется, что страну потрясло великое горе. Идут с сумками озабоченные хозяйки. Гуляют с собаками, шныряют по магазинам. Простые будни. Идет навстречу работяга в грязной телогрейке, несет под мышкой несколько траурных флагов.
Государство пытается все взять под свой контроль, все пропустить через себя и вернуть людям, своим подопечным, казалось бы, то же самое по форме, но совершенно противоположное по содержанию: «национальное по форме, социалистическое по содержанию».
С «ужасом» думаю о переменах курса. Вдруг я выпаду из новой системы. И будут говорить обо мне, как о Петрове-Водкине или о Бурлаке (Андреев), в прошедшем времени. Смешно. Я-то все знаю. Святого нет. Ни в чем. Лишь бы выжить. Остальное (я в том числе) мешает. Страшно подумать, что будет. Одни подонки на самом верху. Я думал, что угадал спад индивидуальностей в руководстве. Но денщики. Страшны.
Социализм – упадок требовательности к Человеку, нарушение законов природы. Социализм – отказ от опыта «меньшинства». «Меньшинство» – цвет наций. Нужна новая демократия, которая учитывает интересы большинства (чтоб они не сдохли и не убили друг друга из-за бездарности), выражает которые только «меньшинство», но не меньшинство из большинства (т. е. проходимцы, пусть талантливые, но проходимцы!), а меньшинство, выбранное генетически.
Дон Кихот.
Сервантес – сборщик податей (Матфей), представитель власти. Вот это, последнее, чрезвычайное. Гибель системы заключена в глубине самой системы, как червоточина. Люди подавлены системой, но на самом деле никогда не впускали эту систему внутрь себя. Государство всегда было враждебно Человеку.
Сервантес говорит о верности христианству в мусульманском плену, т. е. о настоящем героизме. Над ним хихикают, потому что смеяться над официальным героизмом пока еще опасно. И долго еще будет опасно. Тем значимее это заспинное хихикание. Сервантес может замечать и не замечать издевательства – не это главное. Скорее всего, замечает. Иначе он не был бы Сервантесом. Смеются и над Сервантесом, и над Дон Кихотом, смеются вообще над героическим. Вот это уже важно, это главное, но как же быть с Человеком? Т. е. с людьми, которые не принимают систему (любую), не принимают Государства? Ведь они смеются над героическим.
Вот в этом-то и есть один из главных секретов – дегероизации жизни. Положительны не отдельные люди, а сама жизнь, а значит, Человек. Противопоставление героев и простых людей фальшиво. Герои мечтают о неосуществимой жизни, а люди живут, просто живут.
В свете моей новой терминологии: Дон Кихот – это контрреволюционер, белая гвардия. Его ностальгия по «золотому веку» должна стать стержневой темой всей вещи. Тогда только конфликт Человеческого (языческого) и Государственого (христианство) приобретает вселенские масштабы.
Прочел эту запись и понял, что не прав в формулировке. Все гораздо сложнее. Спор о героическом? Не только. Надо вместить огромный роман почти в одноактную пьесу! Да что роман. Всего Сервантеса.
Меня многие родственники и знакомые, да незнакомые тоже, обвиняют в том, что я никому не отвечаю на письма, на поздравления, на телефонные звонки и т. д. Обвиняют в эгоизме, в черствости, в зазнайстве, в высокомерии и черт знает еще в чем. Можно отговориться нехваткой времени, что я и делаю иной раз, можно сослаться на наш быстрый век, дескать, эпистолярный жанр отмирает почти так же быстро, как, скажем, рвутся родственные связи. Да мало ли отговорок, тем более что в Демагогии мы все изрядно поднаторели. Но я буду неискренен в своих отговорках. Потребность писать у меня великая. Некому. И не о чем.