Хроника времен Виктора Подгурского

Ветер гнал по улице обрывки старой газеты. Пыль с бульвара неслась на мостовую. Как-то сразу потемнело. Черные точки появились на тротуаре. Число их быстро увеличивалось. Прохожие съежились и кинулись в ближайшие подъезды и подворотни.

Ветки деревьев отчаянно заметались, спасаясь от крутых порывов ветра, но постепенно шум листвы был заглушен нарастающим гулом падающей воды, который заполнил всю улицу.

По черному, мокрому асфальту, по блестевшим лужам резво запрыгали водяные мухи, оставляя после себя расходящиеся

Виктор шагал, глядя куда-то вдаль немного прищуренными глазами. По лицу его стекали капли.

Он был без шапки, в синем, накрепко подпоясанном плаще, воротник поднят, руки глубоко засунуты в карманы. Это создавало ощущение собранности, физической крепости. Распрямив плечи, он шел, как будто вбивал каждый шаг в мягкий асфальт, как будто ботинки были чугунными и от их поступи дрожала улица.

Но его ботинки не были даже целыми и с чугуном могли сравниться, пожалуй, только по весу. В них уже плескались целые озера. Ботинки бодро чавкали, с каждым шагом вбирая новые и новые порции воды, и ногам было более чем прохладно. В довершение развязался шнурок. Виктор выругался, остановился, оглянулся. Убедившись, что никого поблизости нет, он подошел к стене, уперся в нее ногой, завязал шнурок. Потом выпрямился. Его взгляд скользнул по намокшей доске объявлений и по приклеенному к ней куску фиолетовой бумаги со свесившимся углом.

Глаза его застыли. Он шагнул к афише. Под черным крупным заголовком "Куда пойти учиться" институты Энергетический, Бауманский, Авиационный объявляли прием студентов.

...Дождь исчез. И он увидел себя в майский солнечный день впервые остановившимся перед этой афишей. Вот он спорит с одноклассниками, какой институт лучше. Июнь. Он переступает порог МАТИ. На нем новый костюм. Он волнуется, но старается шутить: "Теперь пять лет каждый день сюда тащиться. И далеко и разорительно..."

Он открыл глаза.

Намокшая афиша свисала с доски. "Московский авиационно-технологический институт (МАТИ). Прием на 1 курс". Черные, набухшие буквы молча смотрят на него. Они очень близко...

В горле защекотало. Виктор прикусил губу, вынул руку из кармана и сосредоточенно, словно это было его привычным занятием, стал срывать афишу. Смял ее в бумажный комок, резко замахнулся... разжал пальцы. Комок шлепнулся в лужу.

Виктор зашагал дальше, скривив рот в усмешке. Дождевые капли хлестали по лицу.

Телефонная будка. Он зашел, закрыл дверь. Уф, наконец-то можно прийти в себя, вытереть платком мокрое лицо, отряхнуться! Снаружи по стеклу ползли струйки воды. Улица расплывалась в сером тумане.

Он снял трубку, набрал номер. Долгие гудки. Вдруг он услышал, как стучит у него сердце. Странно! Раньше он смеялся, когда говорили о связи сердца с лирическими переживаниями; считал, что все это досужая выдумка поэтов. Сердце - просто механический насос и, как утверждают врачи, портится от никотина и алкоголя. А теперь...

В трубке что-то треснуло, раздался женский голос:

– Алло!

– Позовите, пожалуйста, Нину, - попросил Виктор и сам удивился тому, как заискивающе и неуверенно прозвучал его голос...

Шаги по коридору. Отдаленный возглас: "Нину к телефону".

Виктор почувствовал, как дрожит его рука...

Вообще самыми близкими людьми для Виктора были школьные товарищи. С мамой он почти никогда не советовался, а все свои удачи и неудачи нес к ребятам. Но сейчас он хотел видеть Нину. Только Нину. Для чего? Чтоб обрадовать ее? Похвастаться? Да, похвастаться тем, что сегодня он не увидел своей фамилии в списках прошедших по конкурсу.

Опять шаги.

– Вы слушаете? Она не приехала. А кто ее спрашивает?

Ну конечно, обязательно "кто спрашивает"!

– Товарищ.

Виктор с силой повесил трубку. Так, она еще в Киеве. Он прислонился к стене. Куда идти? Вряд ли Виктор сейчас следил за своими мыслями, потому что думал он следующее: "Почему она не приехала? Как она смеет так долго не приезжать? Она там веселится, а я совершенно один!

И даже ребят нет в Москве. Димка и Ленька на даче, Вовка в Ленинграде".

Один.

Виктор толчком распахнул дверь. В будку ворвался сырой, холодный воздух. По пустынной улице прогуливался дождь.

Виктор взглянул на бульвар и от удивления даже присвистнул. Листья летели с деревьев. Часть листвы как-то сразу пожелтела. Казалось, сама осень прошла своей неслышной походкой по аллеям бульвара. На дорожках, на тротуарах, на мостовой распластались первые осыпавшиеся листья.

– Листья осыпаются в саду...
– прошептал он.
– Август, а они уже падают... Листья осыпаются в саду...
– повторил он еще раз с таким видом, будто эти слова имели тайный смысл, понятный лишь ему одному.

Стоящие по углам темных улиц всегда внушают опасение. Хуже, если стоящие курят папиросы, держась в тени дома или забравшись в пустое парадное. Черт их знает, почему они так упорно ищут уединения? Во всяком случае, стоит избегать свидания с ними.

Ночью, часов так около двенадцати, по безлюдному Полуэктову переулку шла женщина. Было тихо. Лишь иногда с улицы Кропоткина доносился отдаленный шум троллейбуса. Редкие уличные фонари еле-еле отражались тусклым светом в стеклянной двери подъезда большого серого здания. Женщина вошла в подъезд и вздрогнула. В темноте стоял человек и курил. И, наверное, это был страшный человек, стоявший с определенной целью. Он не спускал глаз с освещенных окон первого этажа в доме напротив. Женщина успела заметить, что человек был одет в ковбойку с расстегнутым воротом. Волосы его спадали на лоб. Такую прическу обычно носят хулиганы.

Человек - на вид ему было лет двадцать - внимательно оглядел ее. Ноги женщины сделались деревянными. Стараясь идти спокойно, она медленно прошла мимо. Поднялась на второй этаж. Нет, шагов за ней не слышно. Позвонила и быстро оглянулась. Нет, за ней никто не стоит.

Ей открыли. Она вошла и тотчас захлопнула дверь. Здесь все спокойно, знакомо, в коридоре свет, на кухне соседи. Она проверила задвижку и облегченно вздохнула.

В парадном гулко раздался стук закрывшейся двери. В наступившей тишине темнота сделалась как бы гуще. Человек бросил папиросу. Где-то по соседней улице проехала машина. Послышались торопливые шаги одинокого прохожего. Опять тихо.