Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза
Шрифт:
Для меня самый интересный период – эпоха древнего королевства, почти не отраженная в хрониках. Именно тогда, во времена правления Найама, в город пришли форвалаки, и на целое десятилетие воцарился ужас. В конце концов они были побеждены и замурованы в склепе на Некропольском холме. Отголоски тех страстей сохранились в фольклоре, например в предостережениях, которыми матери увещевают непослушных детей. Сейчас уже никто не помнит, что представляла из себя форвалака.
Я зашагал дальше, понемногу зверея от жары. В своих будках прятались от солнца часовые, обмотав шеи полотенцами.
Ветерок застал меня врасплох. Я повернулся к гавани. Мимо Крепостного острова шел корабль – огромное неуклюжее чудовище, по сравнению с которым доу и фелюки выглядели карликами. В центре пузатого черного паруса выпирал серебряный череп, окаймленный мерцающим серебряным кольцом. Глазницы светились красным, в щербатой пасти вспыхивали огоньки.
– Это еще что за хреновина? – спросил часовой.
– Не знаю, Снежок.
Размер корабля поразил меня даже больше, чем парус. Четырем колдунам нашего Отряда вполне по силам сотворить нечто столь же эффектное, но мне никогда не случалось видеть галеру с пятью рядами весел.
Я вдруг вспомнил о своих обязанностях.
Когда я постучал в дверь Капитана, тот не ответил. Я сам пригласил себя войти и увидел его храпящим на большом деревянном стуле.
– Тревога! – взревел я. – Пожар! Стон взбунтовался! Танцор ломится во врата Рассвета!
Танцор – генерал, когда-то едва не уничтоживший Берилл. Люди до сих пор вздрагивают, услышав его имя.
Капитан даже не приподнял веки и не улыбнулся.
– Ты слишком обнаглел, Костоправ. Когда наконец научишься соблюдать субординацию?
Намек на субординацию означал, что мне полагалось сперва потревожить Лейтенанта. Сон начальства священен, и прерывать его дозволено только в исключительных случаях – например, если синие начали штурм Бастиона.
Я доложил про Кудрявого и показал выявленное место на карте. Капитан снял ноги со стола.
– Похоже, для Добряка есть работенка, – хмуро заключил он.
Черный Отряд не прощает покушений на своих братьев.
Добряк – самый злобный из наших взводных. Он решил, что дюжины человек вполне хватит, но разрешил мне и Молчуну присоединиться. Я могу заштопать раненых, а Молчун пригодится на тот случай, если синие полезут в бутылку. Молчун задержал нас на добрых полдня, отправившись на «короткую» прогулку в лес.
– Ты чего затеял? – поинтересовался я, когда он вернулся с ветхим мешком за спиной.
Он лишь ухмыльнулся в ответ. Молчун, он и есть Молчун.
Заведение, куда мы направились, называлось «У мола» – уютная таверна, в которой я провел немало вечеров. Добряк послал троих к задней двери и поставил по два человека у каждого из двух окон. Еще двое забрались на крышу. У любого здания в Берилле есть люк на крыше – летом люди предпочитают спать наверху.
Остальные вошли через главный вход.
Добряк, парень невысокий и задиристый, обожает драматические эффекты. Ему только фанфар не хватало.
Вытаращившись на наши щиты и обнаженные клинки, посетители замерли. Сквозь прорези в забралах на них в ответ глядели мрачные лица.
– Верус! – гаркнул Добряк. – А ну тащи сюда свою задницу!
Появился патриарх семейства, владеющего таверной, и бочком, словно шелудивый пес в ожидании пинка, стал приближаться. Посетители загомонили.
– Молчать! – рявкнул Добряк.
Этот коротышка умел реветь не хуже медведя.
– Чем могу помочь, премногоуважаемые? – спросил старик.
– А теперь, синий, веди сюда сыновей и внуков.
Заскрипели стулья. Какой-то солдат вонзил в столешницу нож.
– Сиди спокойно, – охладил его Добряк. – Пришел пообедать, вот и лопай. Через час всех отпустим.
– Я ничего не понимаю, господин, – задрожал старик. – Что мы такого сделали?
– Ловко прикидываешься, Верус, – зловеще ухмыльнулся Добряк. – Ты преступник. Отравитель. Тебе предъявляется обвинение в двух убийствах. И еще в двух покушениях на убийство. Магистрат велел применить «наказание раба».
Добряк откровенно наслаждался происходящим. Я никогда не испытывал к нему симпатии. Он так и остался гадким мальчишкой, обрывающим мухам крылышки.
«Наказание раба» – это когда виновного публично распинают и оставляют на растерзание стервятникам. В Берилле только преступников хоронят без кремации – или вообще не хоронят.
Из кухни донесся шум драки. Кто-то попытался выскользнуть через задний ход. Наши парни явно возражали против этого.
Зал таверны словно взорвался, и на нас ринулась размахивающая кинжалами толпа.
Нас оттеснили к выходу. Те, кто был ни в чем не виновен, опасались, что их заметут за компанию. Правосудие в Берилле быстрое и суровое, оно редко предоставляет обвиняемому возможность оправдаться.
Один из наших рухнул – кто-то ухитрился ткнуть его кинжалом. Боец из меня неважный, но я без колебаний занял место павшего. Добряк что-то буркнул – явно про меня и явно что-то ехидное, – но что именно, я не разобрал.
– Я все слышал, и ты раз и навсегда потерял шанс на бессмертие, – отозвался я. – Хрен тебе теперь, а не Анналы.
– Черт! От тебя ничего не ускользнет.
Дюжина горожан уже полегла, на неровном полу растекались лужи крови. За окнами столпились зеваки. Скоро какой-нибудь искатель приключений нападет на нас сзади.
Добряка кольнули кинжалом, и он потерял терпение.
– Молчун!
Молчун уже трудился, но ведь он Молчун, а это означает: никаких звуков и почти никакого гнева.
Посетители таверны отхлынули, хлопая себя по щекам и размахивая руками. Они подпрыгивали, приплясывали, хватались за спины и задницы, орали и жалобно вскрикивали. Некоторые свалились без сознания.