Хроники Дангора. Книга 1

— Еще по одной пинте темного и домой? — спросил Сима, глядя на нас.

Надо сказать, что сегодня в лондонском пабе "Холостяк" компания подобралась колоритнейшая. Во-первых, сам Сима, в девичестве Семен Бронштейн, еврей в "двадцатом поколении", как он сам себя отрекомендовал при первой нашей встрече. Правда, если судить по почти античному профилю, правильным чертам лица и голубым глазам, то его никак нельзя отнестик одному из древнейших этносов нашей планеты. С другой стороны, фамилия говорит сама за себя — кто в корпоративной элите России не знает Бронштейнов и в первую очередь папу Семена, Льва Бронтшейна, основателя фонда "Квантум" и одноименного банка. С самой первой минуты нашего знакомства, Семен попросил называть его Симой, якобы в память о его дедушке, красном командарме Симоне Могилевиче — герое революции, личном друге Ленина. Впоследствии дедушку Сталин успешно репрессировал, но родители Симы в память о легендарном предке подобрали своему отпрыску имя максимально приближенное к имени революционера. А с наступлением перестройки Семен прочно и навсегда стал Симой.

Во-вторых, Дима Костюшин — второй участник нашей теплой компашки. Личность крайне любопытная и прямо скажу неординарная. Судите сами. Родился Дима в белорусском селе Мацки. Димин папа, сильно пьющий тракторист, Степан Костюшин бросил семью, когда сыну исполнилось семь лет. То есть парню еще в солдатики играть, а он уже старший мужчина в семье, состоящей из двух младших братьев, сестры и матери. Дальше — хуже. В десять лет Димину маму в лесу кусает клещ, и ее увозят с энцефалитом в районную больницу. Возвращается она оттуда инвалидом второй степени. Детство Димино заканчивается, ему приходится работать на двух работах в местном колхозе, которые стараниями батьки Лукашенко все еще повсеместно распространены в почти социалистической Беларуси. Тем не менее, наш герой оканчивает школу с золотой медалью и, оставив семью на попечении дальних родственников, отправляется покорять Москву. Там он подает документы в МГИМО, тот самый блатной институт, который в советские времена именовался не иначе как МИМО (с ударением на первый слог). Безо всяких пап, мам и звонков сверху, Костюшин поступает на бесплатное отделение факультета международных экономических отношений и через пять лет заканчивает его с красным дипломом. Но это еще не все. К моменту окончания, Дима уже работает в кредитном отделе известного международного банка. Наблюдая весь тот бум потребительских кредитов, которыми были охвачены наши соотечественники в середине двухтысячных годов, Костюшин быстро соображает, что аккуратность в вопросе возврата ссуд — отнюдь не национальная черта нового русского потребителя. И тут же организует первое в стране коллекторское агентство, специализирующееся на возврате просроченных кредитов. Нет, не подумайте, никакого криминала с братками и паяльниками. Все очень цивильно и по западной технологии — ежедневное капание на мозги недобросовестных заемщиков, обзвон друзей, родственников, работодателей и т. п. Сейчас в фирме Костюшина работает 2000 человек, а ежегодный оборот приближается к 300 млн. долларам. Последнее я вычитал в журнале "Карьерист" в статье под нескромным названием "Новый Ломоносов в экономике". Впрочем, сам Дмитрий — человек вполне адекватный, успехом своим не хвастается, и мы с ним успели быстро сдружиться в первую же неделю совместной учебы в Лондонской школе экономики.

— Ну, что молчим, носы повесили? — подмигнул девушкам весельчак Сима.

— У тебя Сима, в жизни две радости — надула губки наша красавица Лена — Первая, эта пивом налиться…

— А вторая? — подвинулся к девушке Бронштейн.

— А вторая — ответил вместо девушки Дима, снимая Симину руку с плеча своей невесты, — Широко известна в узких кругах.

Ага, это Костюшин на любвеобильность Бронштейна-младшего намекает. Сам Дима у нас образец моногамности, пример для подражания — они с Леной Цой с первого дня учебы влюбились друг в друга и с тех пор не расстаются ни на минуту. Настоящая любовь, с первого взгляда. Впрочем, не влюбиться в Лену трудно. Комсомолка, спортсменка, да и просто красавица! С комсомолкой я не пошутил — Лена состоит в молодежном движении пропризиденскойпартии "Единая Россия" и является настоящей патриоткой своей страны. Она, кстати, и в Школу экономики попала по какой-то правительственной программе обучения кадров. Только вот фамилия у нее подкачала. Цоев — в Корее как Ивановых в России, но родина у нас многонациональная, посему и к Лениной фамилии партийные функционеры придираться не стали. Цой так Цой. Тем более ничего особо азиатского в чертах ее лица нет — большие голубые глаза, густые брови, светлые волосы. Я засмотрелся на Димину подругу и очнулся только после того, как Вика провела рукой перед моим лицом — Леша, ау! Ты еще с нами?

— Ах, да — я с трудом отвел взгляд от выреза на Лениной блузке — Слушай, Дим, а где сейчас твои мать, братья и сестра?

— Мать лечится в швейцарской клинике, — ничуть не удивился моему вопросу Костюшин — сестра учится в МГУ, а братья работают у меня в "Эвкалипте"…

— Знаем, знаем, — встрял в разговор Сима — Компашка по выбиванию долгов. Мне оттуда даже один раз звонили.

— О, как! — удивился Костюшин — наверное, задолжал какому-нибудь банку?

— "Квантуму" — брякнул я, и наша компания, включая сына еврейского банкира, согнулась от смеха.

— А вы зря хохочите — отсмеявшись, сказал Сима — вы еще не знаете моего папу. Я просрочил всего лишь пару выплат по кредиту — отдыхал на Сейшелах с девушкой — так он перепродал мой долг по автокредиту за Мазератти, "Эвкалипту". Представьте, меня сразу же нашли, в то же день!

Бронштейн-младший гордо оглядел нас, явно довольный возможностью ввернуть в разговор свою Мазератти и Сейшельские острова. Мне же Симина история здорово напомнила собственную. После того как я окончил экономфак МГУ, мой дядя, вице-президент российского банка "Тира", предложил мне получить европейское образование. И даже согласился дать денег для оплаты магистратуры в престижном западном университете. Разумеется, в долг. Вот такие у нас взаимоотношения в семье — ничего даром или просто так. Дядя считает, что если что-то достается слишком легко или тем более бесплатно, то потом — мало ценится. Двадцать тысяч фунтов или сорок тысяч долларов по текущему курсу за год учебы в Лондонской школе экономики показались мне не такой уж большой ценой за те знания, что можно получить только в финансовой столице Европы. Я прикинул, что вернувшись домой с дипломом эЛэСЕ, я утрою свою стартовую зарплату и рассчитаюсь с дядей за пару лет.

Успев сдать в Британском совете английский язык до того, как организацию вытурили из России в связи со шпионскими скандалами, я послал свои документы в Лондонскую школу экономики. И ура! Через два месяца пришел официальный ответ. Западные буржуи с радостью готовы взять с меня денег за учебу, а взамен предлагают "билет первого класса в путешествие, которое зовется жизнь". Это не я придумал, это бывший премьер Британии Тони Блэр сказал. Цветисто, но по сути все верно. Ученье свет — неучей тьма. И вот я, двадцатипятилетний Алексей Попов, русский, не женат, не состоял, не был, не привлекался, оказался весной 2008 года на берегах туманного Альбиона. Биг-Бен, Тауэр, Трафальгарская площадь — все бегом, ибо началась учеба. Первое же занятие — ба! — да в моей группе еще четверо русских. Лена, Дима, Сима и Вика. А еще русскоговорящий преподаватель из Израиля с говорящей фамилией Дыбенко. Конечно, мы его сразу прозвали Дыбой. Вел Дыба ужасный предмет — "математическая статистика фондового рынка" и гонял он нас в хвост и гриву.

Сегодня состоялся наш первый экзамен по этому предмету и, успешно отстрелявшись, мы завалились в ближайшее питейное заведение под названием "Бэчелор" или "Холостяк". Я был в "Холостяке" первый раз и, оглядевшись, решил, что тут мило. Мне вообще нравилось заграницей, а уж Лондон так вообще вне конкуренции. Вот взять, например, этот паб. Ведь забегаловка, пивнушка по-нашему. Ан, нет. Помещение отделано со вкусом — темными дубовыми панелями, с массивными железными люстрами, в зале простая и удобная деревянная мебель — никакого московского кича. Но главное люди! Все улыбаются, шутят, у стойки ожидая свою порцию пива можно легко перекинуться парой-тройкой слов с посетителями. Основные темы в разговоре с незнакомыми людьми — погода, а если собеседник мужчина — футбол. Лица открытые, в основном доброжелательные, редко встретишь типичное для Москвы настороженно-недовольное выражение лица. Громких пьяных криков и прочего жлобства тоже нет. Даже официанты, и те — солидны и полны собственного достоинства. Вот, например, седой бармен, который сейчас наливает мне пинту пива. Явно товарищ не из провинции приехал денег срубить по-быстрому — слишком породистое лицо. Кроме того, такой профессионализм, с которым он обслуживает посетителей, нарабатывается годами и передается детям, как хорошая специальность. Люди будут всегда пить алкогольные напитки, а значить будут нужны те, кто их будет обслуживать.

— Наш Алеша Попович, опять выпал из общения — толкнул меня локтем захмелевший Сима. Оказывается, пока я занимался прикладной физиогномикой, мои друзья обсуждали, как провести выходные.

— Сима, я тебе уже говорил, что Алешей Поповичем меня дразнят с первого класса школы. Я скоро куплю пистолет и начну отстреливать тех, кто вспоминает эту кличку рядом со мной!

— Миллион пардон, Добрыня Никитич ибн Илья Муромец. Ввожу в курс дела. Девушки стоят за то, чтобы махнуть на уик-енд в Париж. Так сказать, увидеть город и умереть. Наш финансовый гений хочет осмотреть старое здание Лондонской биржи. Я тоже склоняюсь к бирже. Твои предложения?

Судя по выражению лиц, биржа явно не вызвала отклик в нежных девичьих сердцах. Я даже знаю почему. Этот отклик могут вызвать только бутики на Елисейских полях. Бродить по темным залам биржи мне не очень хотелось, в Париж надо несколько часов ехать на евроэкспрессе под проливом Ла-Манш и я внес новое предложение.

— Давайте махнем в Стоунхендж!

— Да ну его — протянули хором Лена с Викой — Мы уже там были!

— Действительно, — авторитетно поддержал Костюшин слабый пол — Я тоже там был в мае. Груда огромных камней, одни большие, другие поменьше. Плюс пока я там круги наматывал, дождь зарядил. Промок весь. Потом, весь этот монумент сильно раздут прессой. Я понимаю, что реклама — двигатель торговли, а вокруг Стоунхенджа куча коммерсов кормится, но не до такой же степени! Толпы народа, визжащие дети… Нет, и еще раз нет!