Хроники Дебила. Свиток 2. Непобедимый
Шрифт:
Я даже не сразу понял, что это было, и стоял несколько минут, удивленно вертя головой. Вот что значит привычка. И только потом сообразил, что по спине меня хрякнул не кулак человека-невидимки, а банальный камень. Да уж, вот еще одна маленькая мелочь, которую я не учел в наспех набросанном плане сражения. В наш тыл зашли бабы из поселка.
И не надо думать, что это повод для забавных шуток. Это мужики будут пыжиться до последнего, лишь бы не опозориться, соблюсти традицию и даже умереть красиво. А бабы воинские традиции соблюдать не станут, особенно когда убивают их мужиков, а следом настанет очередь их детей. Тут все, что в руку попало, то и оружие, а все, что работает, то и традиция. Хорошо хоть поднятые с пляжа булыжники они кидают чисто как бабы: неловко, без замаха, от плеча. Читал
Впрочем, один хрень, когда кидает сотня рук, один-два из сотни камней до нас долетает. А когда каменюка весом килограмм-два попадает тебе хотя бы на ногу, Щастья это не добавляет.
Отдал команду, которую мои «забритые» поняли не сразу. Видать, такого в уставах верблюжатников не предусматривалось. А потом развернули копья остриями назад, сдвинули щиты и, даже не осознав, что стали первыми омоновцами этого мира, пошли на разгон несанкционированного митинга.
Ага! Шестерка грозных «оикия» и один Дебил против сотни разъяренных баб. И если вы думаете, что мотыга – это не настоящее оружие, а скалка в женских руках опасна только в анекдотах…. Короче, пока они нас не окружили, тупые наконечники еще наводили шороху жесткими ударами в лобешник и солнечное сплетение. А вот когда нашей шестерке пришлось образовать каре, держать копья остриями вовнутрь стало небезопасно. Тут дела у моих вояк уже пошли получше. А я во время драки еще сдерживался и, скуля от боли в ране, отвешивал жесткие плюхи своими перчатками и долбил плашмя тяжелым протазаном, да и как-то не до того было. А вот уж после, едва успел забежать за ближайшую изгородь, чтобы хорошенько проблеваться… чего со мной не было уже давно. Но все-таки зрелище, как острые копья распарывают нежные женские и девичьи животики, это не мое, вообще противоречит инстинктам каждого нормального мужика.
Нет! Ну его на фиг, такого упоения битвой мне даром не надо. И не только, кстати, мне. На лицах своих вояк я особого удовольствия и гордости от одержанной победы тоже не заметил. Скорее, уж они были сильно на меня обижены, что, вместо того чтобы драться с мужчинами, как то и подобает воинам, я натравил их на баб. И рассуждения, что, не останови мы эту толпу ценой двух десятков жизней, вся эти бабы прорвались бы на поле боя и полегли там поголовно, как-то не утешали. На душе все равно было мерзостно. А еще грядущие неизбежные смешки и подколы на тему победителей баб, без которых, уверен, не обойдется. Ну его на хрен. Знал ведь, что нечего во все это соваться. Как блевотиной умылся.
Некоторое время мы сражались в этом скопище злобных орущих баб. Потом их напор ослаб, поскольку «наши» добили «чужих» и обратили свои взоры на поселок. Тут уж мне опять пришлось изображать ОМОН и буфер между двумя толпами. Спокойно, граждане, увещевал я «своих», не позволяя им ворваться в поселок. Не надо неосмотрительных действий и насилия. Вы так только больше потопчете да поломаете. Сейчас мы все успокоимся, неторопливо войдем в поселок, оттрахаем всех, кого захотим, и соберем имущество без лишних эксцессов и насилия.
Увы, без эксцессов и насилия не обошлось. Все-таки разгоряченные дракой мужики имеют свое представление о том, как правильно грабить захваченные города. Остается только надеяться, что благодаря мне насилия было гораздо меньше, чем могло бы. Слабое утешение.
Следующие дни старательно делали вид, что ни в какой такой битве вообще участия не принимали. А бабы? А бабы – это так, не в счет. Случайно подвернулись.
Глава 7
Ну вот и наконец-то оно, солнышко. Как обычно тут и бывает, последние зимние недели беспробудно идут мелкие пакостные дожди, небо вечно затянуто беспросветными тучами, промозглые ветры задувают ледяную влагу в каждую прореху твоей одежды. И вдруг, в один прекрасный момент, словно бы Господь, устав измываться над своими не понимающими тонких намеков созданиями, устав ждать от нас исправления и хороших поступков, горестно вздохнув последним зимним ураганом, включает волшебный переключатель. Весна!
Днями напролет отмываемое зимними дождями до режущей глаз синевы, чистое небо. Теплое, прогревающее все сущее солнышко, и они, наши соратники в борьбе с зимой, кузнечики-сверчки! Бесстрашно стрекоча своими стрекоталками, они, едва почуяв тепло, гонят опостылевшую зиму в первых рядах армии освободителей. И уж коли маленькие бойцы, протрещав свой боевой клич, ринулись в битву, большим людям грех отставать. А значит, у меня новый геморрой!
Кто я теперь? Шаман двух племен? И с кем мне прикажете праздновать? Чей тотем лепить и оберегать в течение следующего года? Объединить оба племени в одно? А Лга’нхи согласится считать каких-то там приблудных степняков, пополам с вообще малопонятными прибрежными, своими новыми соплеменниками? А те согласятся сменить свои родовые тотемы (правда, для «этого» племени я их еще не придумал) на нашего славного хорька? А подчиняться Лга’нхи, в общем-то, еще довольно молодому и неопытному вождю, не как ставленнику нанявшего их Царя Царей, а как отцу родному, сиречь – Собственному Вождю, они будут? Потому как этот-то хмырь власти Гит’евека над собой точно не потерпит.
Короче, заботы, заботы и еще раз заботы. А тут еще и сдуру на очередную работенку подрядился, которая почему-то показалась мне пустяковым делом.
Она, в принципе, пустяковым делом и была. Подумаешь, глаз на камне высечь. Я помню, в училище у нас здоровенный глаз был. Гипсовый, для зарисовок. А также нос и губы. А нам их вечно давали перерисовывать и перелепливать во всех подробностях. Одно из любимых занятий препода было. Так что эту деталь человеческого лица я мог едва ли не вслепую слепить. Правда, тут камень, а не глина. Ну да камень – не гранит какой-нибудь, а что-то вроде песчаника. Я пробовал, он даже каменным рубилом царапается. Вот только бить надо по этому рубилу со всей дури. А мне, после всех моих похождений, чегой-то снова поплохело. То ли продуло меня, то ли разбередил болячку. Хотя нет, рана заживала вполне успешно. Но на резкие и сильные движения пока все еще отзывалась сильной болью. А на много движений…
Так что я сидел на высоком мысу возле поселка, делал вид, что работаю, и жалел себя.
– О, привет, Осакат! Тишка. Пожрать принесли? Это дело хорошее! Это небось ты, сестренка, придумала? Какая ты молодец!
С названной сестренкой я последнее время старался быть особенно ласковым и любезным. Хотя вроде мы с Лга’нхи и объяснили ей причину моей мнимой кровожадности, но она все еще продолжала смотреть на меня с изрядной долей подозрительности.
А тут еще моя женитьба! Будто старушка Улоскат ее закадычной подругой была. Но то ли из женской солидарности, то ли из чисто женского вредства Осакат приняла мою «очередную» женитьбу в штыки. Хотя многоженство тут было делом вполне естественным. Вон у того же Мордуя, как я узнал, жен аж шесть штук было. А для меня ей, видите ли, и парочки жалко. Но там вроде были какие-то правила, типа согласия первой жены на вторую, третью, девятнадцатую. А я правило не соблюл и потому многоженец и преступник.
Да я, честно говоря, и сам от этой женитьбы был не в большом восторге. Ну, в смысле, восторги были, конечно. Временами. Но на двадцать четыре часа таких восторгов мне здоровья не хватит, даже если я буду в куда лучшей форме, чем сейчас. Все-таки не юный пионер уже, тут иные в мои годы уже внуков нянчат.
Но для моих это вроде как было делом принципа. Как же, мол, шаман нас правильно женить будет, коли сам не женат? А женитьба дело серьезное, тут такие проблемы с духами и родословной надо решать, что мама не горюй!
Вон Лга’нхи преспокойно отделался взятием наложницы. И поскольку выбирал самым первым (все-таки Митк’окок ему поручил супостатов разгонять, а значит, он тут старший), выбрал самую рослую и могучую бабенку, самую малость не дотягивавшую до степных атлеток. (Не дай бог, он меня заставит ей рожу шрамами расписывать, это же крыша напрочь съедет.) Бокти выбрал под себя – этакий объемный колобок и отнюдь не девицу, а вполне себе зрелую бабенку. А я… ну я, как обычно, – хотел как лучше, а потом вдруг глаз застрял на чем-то удивительно знакомом. Классическая манекенщица перелома XX–XXI веков, – высокая тощая тростиночка с размером груди, стремящимся к нулю.