Хроники Кадуола
Шрифт:
Потуги внутри бледной оболочки становились все настойчивее, и оркестр начал аккомпанировать толчкам и судорогам куколки всплесками заунывных гортанных аккордов.
Куколка стала раскрываться — юпитеры сфокусировались на дереве, погрузив остальную сцену в полумрак.
Куколка вскрылась — оркестр тут же смолк. Из разрыва выскочил отвратительный маленький белый бесенок с искаженной, подчеркнутой черными линиями грима физиономией. Радостно щебеча, бесенок принялся носиться по сцене, высоко подпрыгивая и кувыркаясь, тогда как букашки и оркестр изображали ужас и замешательство.
Лучи прожекторов
Сесили постепенно поворачивалась на постаменте, непрерывно помахивая крыльями, с лицом, застывшим в трансе сосредоточения. Она опустилась в позу лотоса, полузакрывшись трепещущими, вибрирующими крыльями, чтобы все могли увидеть поразительную игру оттенков — багряно-лиловых и зеленых, насыщенно-красных, огненных темно-желтых. Даже бархатно-черные тона не уступали интенсивностью другим цветам.
Медленно поднявшись на ноги, будто воспаряя на крыльях, Сесили стояла, улыбаясь восторженной полуулыбкой, радуясь сложной легкости движения крыльев. Все глаза следили за ней, как зачарованные — Сесили удалось превратиться в неотразимо привлекательное видение. Глоуэну было трудно дышать, ему казалось, что сердце сжалось в комок.
До сих пор авансцена оставалась неосвещенной. Но вот откуда-то со стороны послышался скрежещущий рев. Лучи соскользнули с пьедестала и высветили белым огнем отряд бесовских тварей, вооруженных нелепо длинными алебардами. Насекомые-селяне отпрянули в замешательстве, но тут же собрались с духом и бешено набросились на врага. Чертенят жалили и пилили пополам, их кромсали жвалами, их душили многоножки, их грызли жуки. Круг света, бледный и расплывчатый, плавал по сцене, как пьяный, выхватывая из темноты мгновенные снимки битвы. Он прикоснулся к пьедесталу: бабочка исчезла.
Оркестр разразился лихорадочным полифоническим проигрышем, после чего наступила тишина. Но круг бледного света продолжал блуждать по темной сцене. То там, то здесь можно было разглядеть насекомых, чем-то деловито занятых. Вооружившись громадными кувалдами, прессами и катками, они принялись сплющивать и раскатывать поверженных чертенят, как тесто, превращая их в жесткие тонкие листы почти абстрактной формы, лишь отдаленно напоминавшей первоначальную.
Оттуда, где стоял пьедестал, донеслись звуки тяжелых ударов. Прожектор осветил происходящее на постаменте: оказывается, насекомые прибивали гвоздями сплющенных порождений ада, воздвигая неуклюжий монумент — грубое, стилизованное, черно-белое изваяние бабочки.
Спустилась непроницаемая воздушная завеса, скрывшая сцену. На авансцену быстрыми шагами вышел Флоресте: «Надеюсь, что усилия «Лицедеев» не пропали даром, и вы приятно провели время. Как вам, наверное, уже известно, наши талантливые исполнители — добровольцы из числа жителей станции Араминта. Они работали, не покладая рук, чтобы сделать возможным сегодняшнее представление.
А теперь я обращусь к публике с призывом — достаточно кратким. Наш театр, Орфеум, служит местом отдыха и развлечений с незапамятных времен. Но он мал и тесен, а его оборудование настолько устарело, что постановка любого спектакля становится трудным и опасным приключением.
Многие из вас знают, что мы планируем построить новый Орфеум. Когда «Лицедеи» выступают на других планетах, вся выручка откладывается в фонд Нового Орфеума, который станет самым совершенным театральным комплексом во всей Ойкумене.
Отбросив всякий стыд, я призываю вас внести свой вклад в наш театральный фонд — с тем, чтобы мечта о Новом Орфеуме могла скорее стать былью. Спасибо за внимание».
Флоресте спрыгнул со сцены и скрылся.
Глоуэн обратился к детям консерватора: «Вот вы и познакомились с одной из постановок Флоресте. Некоторым они нравятся, другим — нет».
«По меньшей мере он умеет привлечь внимание», — заметила Уэйнесс.
Майло ворчал: «Мне бы все это больше понравилось, если бы я знал, о чем это».
«Флоресте, скорее всего, сам не знает. Он импровизирует на каждом шагу: публика довольна, и ладно. Пусть неудачник плачет».
«Несомненно, из происходящего можно было бы сделать некоторые выводы, — размышлял вслух Майло. — Флоресте представил несколько маловразумительных эпизодов, после чего вышел и потребовал денег. И никто даже не рассмеялся».
Оркестранты уже готовились к Большому Маскараду. Глоуэн сказал: «Первый танец, как водится, «Учтивая павана» — ее вот-вот начнут играть, а мне нужно увидеться с Сесили, хотя я не хотел бы оставлять вас одних. Может быть, вы не прочь потанцевать?»
Уэйнесс и Майло переглянулись без особого энтузиазма.
«Пожалуй, мы просто посидим и посмотрим», — ответила Уэйнесс.
«Сесили, наверное, уже переоделась, — продолжал Глоуэн. — Мы условились о встрече в определенном месте. Вы меня, пожалуйста, извините, я пойду ее подожду».
Глоуэн направился к оркестровой яме и расположился таким образом, чтобы ему был виден весь коридор между закулисным пространством и кухнями.
Тем временем со сцены объявляли результаты конкурса вин. Как обычно, большой приз — за общее сочетание высоких качеств продукции и лучшее вино — завоевала винодельня клана Вуков, а вина других пансионов, в том числе «Зеленый зокель» Клаттоков, получили специальные награды по отдельным категориям.
Объявления закончились. Оркестр настраивался, и пары по всему Квадратному парку строились рядами, приготовившись к «Учтивой паване». Так как большой приз присудили клану Вуков, почетное место во главе процессии заняли домоправитель пансиона Вуков, Оускар Вук, и его супруга Игнация.
Глоуэн начинал беспокоиться. Где же Сесили? Если она не поспешит, они не успеют к началу паваны... Может быть, он спутал место встречи? Глоуэн живо вспомнил их последний разговор. Все правильно — прямо перед ним стоял исполнитель партии басовой виолы со своим импозантным инструментом.
Глоуэн заметил Миранду и позвал ее. Та подбежала, задыхаясь от волнения: «Глоуэн, ты меня видел? Я была бесенком номер три — тем самым, которого загрыз Жук Виссельроде!»
«Конечно, я тебя видел. Ты величественно погибла. А где Сесили?»