Хроники майора Корсакова. Том 3. Книга вторая
Шрифт:
– Молодец! – повременив немного и отпустив мою руку, похвалил запыхавшийся Логачев. – Давненько не встречал такого противника. А боль ты терпишь просто великолепно! Тем не менее наказывать буду и впредь. Тренировочный процесс надо форсировать!
– Нарваться не боишься? – массируя ноющий сустав, проворчал я.
– Нет, – усмехнулся Васильич. – Со мной тебе вовек не справиться! Слишком разные уровни. Разве что лет через десять…
Инструктор ошибся. Ближе к концу месяца, в процессе восьмого по счету (и последнего) наказания, я исхитрился отправить седовласого богатыря в тяжелый нокдаун, обозначил смертельное добивание, помог Васильичу подняться и, когда он полностью очухался, выслушал очередное поучение с изрядной долей самокритики: «Никогда не считай противника слабее себя, пока не убедишься в отсутствии у него пульса. Прописная истина! Я, старый дурень, о ней забыл, впал в гордыню и… поплатился соответственно. Смотри, парень,
Тогда тренажер одели в костюм, и я стал наносить удары, уже не видя точек перед глазами. А когда и здесь добился положительных результатов – выключили свет.
Разумеется, «отсроченная смерть» и «развлечения с машинками» сопровождались изучением целого ряда других дисциплин, рассказывать о которых слишком долго. Поэтому я кратко остановлюсь только на психологическом воздействии или «ПВ», как называл его Логачев. Обучение «ПВ» производилось по ночам в «полевых условиях». Против людей – в темных подземных переходах, где любило собираться всяческое отребье, и в некоторых других местах, пользующихся дурной репутацией. А против животных (в нашем случае – бродячих собак) – на пустырях и свалках. И тех и других подопытных нужно было взглядом принудить к покорности или обратить в паническое бегство. На худой конец (это с людьми) двумя-тремя словами. Означенная наука далась мне без особого труда. Вероятно, помогла предыдущая практика. Опять же оговорюсь – тут отсутствовала какая-либо мистика. Просто более сильная воля ломала более слабую. Плюс – хорошее знание психологии (и людской, и животной). Конечно, существовала специальная методика усиления волевых качеств до нужных кондиций, но раскрывать ее я не имею права. Васильич взял подписку о неразглашении. «Не дай Бог, враги пронюхают!» Кстати, здесь он абсолютно прав…
Вчера ночью мои мытарства наконец закончились.
– Приказ генерала выполнен, – проверив меня у манекена в темноте и прогнав по теории упомянутых выше дисциплин, объявил Логачев. – Необходимый объем знаний ты усвоил достаточно хорошо, – и неожиданно добавил, заметно смущаясь: – Ты, Дмитрий… ну… в общем, нормальный мужик. Потребуется моя помощь – обращайся в любой момент…
Бурчание в желудке становилось невыносимым. Я уже собрался поторопить секретаршу, но едва потянулся к селектору, она, источая тонкий аромат духов, возникла на пороге с большим подносом в руках, на котором стояла дымящаяся чашка кофе, высились горкой, на одной тарелке, бутерброды с семгой и золотился, на другой, мой любимый мармелад «лимонные дольки».
– Кушайте на здоровье, – низко нагнувшись, Вика поставила поднос на стол, и я заметил, что под блузкой у нее нет лифчика.
«Н-да уж! – подумал я. – Интересно, а трусики она надела? Колготки на ногах, по крайней мере, отсутствуют. Соблазняет… точно соблазняет! Хотя… Если трусы все-таки на месте, то не факт. Невзирая на уличную теплынь (начало нынешнего декабря напоминало гибрид осени с весной), в Конторе жарко натоплено. А грудь у нее такая, что никакой лифчик не нужен».
– Если захотите добавки, я рядом, – Вика неторопливо разогнулась, одарила меня очередной улыбкой и грациозно удалилась в приемную, оставив дверь чуть приоткрытой. А я, мгновенно позабыв о ее прелестях, с жадностью набросился на еду. Как упоминалось выше, загонял меня Логачев похлеще, чем зверюга-сержант солдата-первогодка. Сбросить за месяц восемь кило – это вам не шутки, тем более что ни грамма лишнего веса во мне не было…
Двенадцать бутербродов и мармелад исчезли с тарелок в считаные секунды. Голодное бурчание на время исчезло. Я отхлебнул глоток ароматного кофе, прикурил сигарету, выпустил изо рта струйку дыма, откинулся на спинку деревянного кресла и вновь вернулся мыслями к минувшей тридцатидневке. По счастью, она не была особо загружена работой. Помимо обычной текучки, мой отдел подготовил и провел всего одну операцию по уничтожению законспирированной диверсионной группы, оставшейся нам в наследство от Басаева.
После официального сообщения о ликвидации одноногого вурдалака практически все организованное им подполье затихло и не подавало признаков жизни. (…Надо думать, до поры до времени)… Но эта банда, состоящая из отъявленных отморозков, не пожелала сложить оружие и, согласно оперативным данным, намеревалась устроить грандиозный теракт в метро 30 ноября сего года. Самое удивительное – исчерпывающую информацию об отморозках сумел раздобыть новичок в отделе майор Федоров, переведенный к нам
Ближе к вечеру группа в составе шести человек (включая главаря Ахмата Исрапилова) должна была собраться на последний инструктаж в загородной усадьбе, где безвылазно (с момента получения нами агентурных данных) проживал сам Исрапилов и содержались под его присмотром две живые бомбы – шестнадцатилетние мальчишка и девчонка, плотно посаженные на иглу. Означенная усадьба представляла собой трехэтажный новорусский (пардон, новочеченский) особняк с заасфальтированным двором, небольшим садиком и с несколькими хозяйственными постройками. Ее окружал изящный кирпичный забор с декоративными башенками, а роль охранников выполняли пять злющих, хорошо натасканных немецких овчарок. Они не трогали только своих (т. е. членов группы), а на всех прочих бросались молча, без предупреждения, хорошо слаженной стаей. Вожаком у них был громадный серый кобель по кличке Волк.
Метрах в тридцати от забора начинались лесопосадки, облегающие усадьбу полукругом. С противоположной стороны находился обширный пустырь, покрытый невысокой, полуувядшей, но еще зеленоватой травой. А дальше за ним виднелась угрюмая, погрязшая в нищете деревня с разрушенной церковью, сохранившая по сей день советское название «Наследие Ильича». Засаду мы устроили в лесу, вдоль достаточно широкой, пригодной для проезда автотранспорта дороги. Не попрутся же подельники Ахмата через здоровущий пустырь, порядком заболоченный и открытый цепким взорам любопытных сельских дам преклонного возраста, перебивающихся с черного хлеба на картошку и, естественно, не питающих добрых чувств к маленькому дворцу иноплеменников, выросшему словно на дрожжах на фоне их лачуг…
Там же, в лесу, я усадил на деревья двух ребят со снайперскими винтовками, одного с прожектором и приказав им (по моему сигналу) ликвидировать не привязанных, бродящих по двору собак.
Все предварительные расчеты оказались верны. Вскоре после наступления темноты на дороге появился первый диверсант, некий Мовсар Рустамов. Не успев ни опомниться, ни оказать сопротивления, он очутился в теплых объятиях оперативников. Ошалевшего Мовсара с ходу подвергли блицдопросу под угрозой немедленной кастрации и, таким образом, подтвердили уже имеющуюся у нас информацию, в том числе код открытия ворот. Затем с промежутками в семь-восемь минут точно так же сцапали оставшихся четверых. Дальше, по сценарию, надлежало уничтожить овчарок, аккуратно проникнуть в усадьбу и постараться взять живым Ахмата. А на случай осечки (если он заранее почувствует неладное и попытается отстреливаться из окон) «ослепить» его прожектором.
Я поднес к губам «Кенвуд», намереваясь отдать команду стрелкам, и… внезапно изменил первоначальный план. Недавно три ночи подряд мы с Логачевым отрабатывали психологическое воздействие на стаях бродячих псов и кучах человеческого отребья, грабящего и издевающегося над запоздалыми прохожими. Получалось у меня совсем неплохо, и вот сейчас я подумал: «А зачем попусту губить несчастных животных? Они же не виноваты, что принадлежат террористу и убийце. Попробуем-ка по-другому».
– Третий, четвертый, – обратился я к стрелкам по рации. – Прежнее задание отменяется. Стрелять по окнам, если оттуда откроют огонь. Вопросы?