Хроники Реликта. Том 2
Шрифт:
– До Катастрофы Даль-разведка Земли обнаружила несколько таких объектов, – говорила Эмилия, закуривая тонкую оранжевую сигарету с легким наркотическим действием, – что и позволило применить теорию «суперструн» к созданию пронзающих Вселенную космических кораблей. Но, к сожалению, практические исследования «суперструн» в нынешнее время невозможны, хотя мы вплотную подошли к решению проблемы нагуалей. Вполне допустима гипотеза, что нагуали – просочившиеся в наш мир объемы зеркального вещества с отрицательной массой.
– Почему же они становятся видимыми? – поинтересовался Горан. – Столько
– На этот счет существует много мнений, но мы считаем, что из-за нарушения метрики нашего домена, которая перестала быть метрикой Римана, – теперь это набор «воюющих» между собой метрик, то есть деформирующихся конформно, непрерывным образом, от метрики Минковского до метрики де Ситтера и Головизнера, – произошел небольшой фазовый сдвиг, «поворот симметрии» зеркального вещества нагуалей, из-за чего они и становятся видимыми, то есть начинают отражать свет. Я не слишком заумно объясняю?
– Нет-нет, вполне доступно, – запротестовал Горан. – Я все понял. Не обращайте внимания на мои реплики и не старайтесь упростить речь. Если я чего не пойму, значит, мне это не нужно.
Эмилия с усмешкой посмотрела на собеседника.
– К сожалению, передача исчерпывающей информации, соответствующей передаваемому образу, с помощью речи невозможна в принципе. Вы интраморф и должны знать об этом.
Горан остро глянул в глаза женщины.
– Откуда вы знаете, что я… интраморф?
– Оттуда, – снова усмехнулась заведующая лабораторией. – Я научилась делать выводы. Интраморфы слушают умные речи не так, как нормалы.
– А как?
– Не только ушами, но и глазами, головой, всем телом, можно сказать. Что еще вы хотели бы узнать, месье?
– Вы начали рассказывать о взаимодействии первичных «суперструн» с доменом…
– Это не слишком интересная тема, привести наглядный пример не представляется возможным. Диаметр «струны» даже по сравнению с диаметром электрона – что сам электрон по сравнению с Галатикой, зафиксировать их взаимодействие почти невозможно. Ну разве что по ливню рождающихся частиц при разрушении электрона. Взаимодействие же «суперструны» и Галактики – это, по сути, пересечение гравитационных полей. Другое дело – граничные эффекты при выходе «струны» из домена, но теперь и их изучение нам недоступно из-за Стенок Космориума.
– Разве кто-нибудь из наших ученых изучал граничные эффекты? У нас и спейсеров-то таких нет, что могли бы достичь границ домена, а тем более – выйти в следующий.
– Физика Метагалактики – не моя епархия, я могу лишь сказать, что клетки-домены Универсума образуют не мозаичную объемную структуру типа грозди винограда или тела человека, а пронизывают друг друга, сосуществуют один в одном. Внутри нашего домена живет другой, в нем третий, и так чуть ли не до бесконечности, образуется сложнейший конгломерат пересекающихся друг в друге, но почти не взаимодействующих доменов, которые и составляют тело нашей Вселенной. Разве интраморфы этого не знают?
– Извините, – пробормотал Горан. – Мне надо было сразу представиться по всей форме. Тем не менее вы сообщили мне много интересной информации, честное слово! Ответьте только на один вопрос. Возможно,
– Не знаю, – прямо ответила Эмилия, закуривая еще одну сигарету. – Особенно не задумывалась. В теорию Больших Игр я не верю, это не физическая теория, а что касается Стенок, то их сближение, возможно, призвано уничтожить нагуали. Или такие потенциально опасные объекты, как Тартар. Мои коллеги до сих пор считают, что Тартар представляет собой обломок, а может быть, и сверхген иной Вселенной, равновеликой нашему Универсуму.
– Есть теории, что Чужая и Орилоух – попытки тартариан выйти в наш континуум.
– Поговорите с моими коллегами, особенно с универсалистами Погорилым и Киршем, они занимаются «мертвяками»… прошу прощения, это теперь распространенный термин, хотя речь идет о «пустых» чужанах.
– Спасибо, – сказал Горан, целуя пальцы женщины, пропахшие сладковатым дымком, – я, конечно же, побеседую с вашими коллегами. Еще раз извините за мою неоткровенность, но люди к интраморфам относятся не очень хорошо, поэтому…
– Не все, – улыбнулась Эмилия. – Один из мужей моей семьи – интраморф.
Горан поймал ее изучающе-насмешливый взгляд, коротко поклонился и покинул лабораторию, унося в душе странное желание встретиться с этой неординарной женщиной еще раз.
Следующим объектом его внимания в цепи исследовательских баз системы стоял центр по изучению нагуалей, на который напал корабль в форме диплодока.
Здесь Горан имел две встречи с руководителями лабораторий Раулем Орландо и Венансио Рамиресом, выяснил, что уничтоженная «диплодоком» лаборатория занималась воздействием различного рода субстанций и полей на нагуаль. Оказалось, что наибольшее влияние оказывают на «колючки» нагуалей «мертвяки» – «пустые» чужане.
– Если мертвяка насадить на «колючку», – сказал смуглый седоусый Рамирес, – то она изменяет форму, превращается в своеобразную «сосульку». Если хотите, поговорите об этом с непосредственными испытателями.
– Разве они погибли не все?
– Кое-кто уцелел. Сейчас возле нагуаля работает Квентин Кирш, на специально оборудованном когге, если он согласится оторваться от исследований, вы узнаете все из первых рук.
Горан не горел желанием выходить в космос, но вспомнил совет Эмилии – она упоминала имя Кирша – и согласился. К его удивлению, и Кирш согласился принять работника ОКО, хотя, по словам того же Рамиреса, был нелюдим и контактировал с коллегами редко.
– Он отшельник, – добавил Рамирес, провожая гостя. – Ушел из семьи, живет один, занимается только работой. Если бы он во время атаки на центр находился вместе со всей своей группой, то, наверное, погиб бы. Но, видимо, кто-то из ангелов его хранит.
Заинтересованный оценкой ученого, прозвучавшей из уст его коллеги, Горан позаимствовал в техническом ангаре станции свободный когг и вместе с телохранителями вылетел в открытый космос, заполненный мраком, как пещера глубоко под землей. Лишь медово-золотое око Сола пыталось разогнать этот мрак своими лучами, но ему это удавалось плохо.