Хроники Рыжей (Трилогия)
Шрифт:
– А это значит – мы не выберем ни одну из двух дорог! – Взмахом руки я указала на развилку и вкопанный в нее камень, в противовес всем сказкам не имеющий никакой предупредительной надписи. Просто гладко отполированная глыба мрамора, безликая и безымянная. Сразу за нею воздух сгущался до состояния мерцающей дымки, сквозь которую слабо просвечивали далекие горы.
И вот тут–то Эткин и выдал про меньшее зло…
Озарение настигло меня внезапно. Я криво усмехнулась, попросила прощения у своего здравого рассудка и, подчиняясь никогда еще не подводившей меня интуиции, смело шагнула вперед. Прямо за камень, угодив ровнехонько посредине между двух дорог, прочивших
Я ощутила кратковременный болезненный укол, судорожной волной прокатившийся по моим мышцам, – такой, какой, наверно, случается от удара электрическим током, известным мне благодаря подаренным Оружейницей знаниям. Серебристая марь упруго натянулась, продавленная моим телом, и лопнула с хрустальным звоном, разлетевшись радужными клочьями мыльного пузыря. Моим глазам предстала поросшая травой лощина, затененная гибкими ветвями дикого орешника и усыпанная желтыми соцветиями проглядывающих повсюду лютиков. Теплый, благоухающий цветочным нектаром ветерок ласково коснулся моих щек. На склоне холма виднелся бьющий из расщелины ручеек, русло которого окаймляли беломраморные плитки, украшенные изображением молодого бородатого мужского лица. Давний знакомец взирал на меня дружелюбно, на его губах играла понимающая улыбка. И все сразу же стало четким и понятным, логично встав на свои места. Этот благодатный край, называемый Пустотой, а следовательно, началом всех начал, принадлежал Логрусу, когда–то чтимому на Земле под именем милосердного Иешуа. Именно он спас меня от гибели в колодце Пустоты города Геферта – и вот наши пути пересеклись вновь…
Я зачерпнула пригоршню сладкой воды и напилась. А затем повернулась к своим друзьям, продолжающим нерешительно переминаться у входа в эту сказочную долину благополучия и спокойствия, и подбадривающе подмигнула Эткину:
– Из двух зол не нужно выбирать какое–то одно, ибо зло всегда остается злом, независимо от его формы и размера. Идите же все сюда!
Мы заночевали возле ручья, вдосталь насытившись необычайно вкусными орехами и удобно устроившись на мягком мху. Долину наполняла жизнь. В траве скользили юркие ящерки, на ближайшей ветке сидела никем не пуганная белка, доверчиво принявшая от меня ломтик белого хлеба, а из гущи орешника бок о бок вышли козленок и волчонок, долго пившие прохладную воду и игриво брызгавшие друг на друга крупными каплями влаги. На закате нас посетила бойкая пестрая сойка, привлеченная блеском моей золотой маски, а следом за нею пожаловало не менее двух сотен светлячков, устроивших праздничную иллюминацию в честь незваных гостей. Атмосфера лощины так и дышала расслабляющей негой, вселяя в наши сердца чувство защищенности и покоя.
– А знаешь, – доверительно сообщил мне дракон, нежась на изумрудной траве, – об этом чудесном месте издревле было известно всем народам, так или иначе описавшим его в своих религиозных трактатах…
– Ну да, – с улыбкой ответила я, шаловливо дергая за хвостик малютку белочку, – только называли они его по–разному. Олимпом, Валгаллой, Пандемониумом, Раем, Эдемом, Ирием… И обитали в нем истинные боги, а не те, которых позднее создали демиурги…
Эткин согласно вздохнул:
– Да, и я бы очень хотел встретить одного, вернее, одну из них…
– У драконов тоже имеются свои боги? – искренне удивилась я. – Вот уж чего не знала!
– Не боги, – смущенно замялся реалист Эткин, – а скорее цари и царицы. Я всегда мечтал найти самую легендарную из наших цариц – последнюю, пропавшую в период войны…
– Ларру! – догадалась я. – Единорог говорил именно о ней. Она является квинтэссенцией магии и способна вернуть в наш мир ее былую силу…
– Что знаешь ты о магии, принцесса? – снисходительно усмехнулся тихонько внимающий нам некромант. – Я бы отдал все – лишь бы вернуть ее на Землю в полном объеме…
– Знаю, – повторно улыбнулась я. – Не владею ею ни в малейшей степени, но знаю о ней все, доступное лишь демиургам. Магию считаю пятой стихией – ментальным эфиром, противостоящим четырем вещественным элементам: земле, воде, огню и воздуху. Способный управлять магией человек – силен, но существует еще и шестой элемент, превосходящий не только волшебство, но и все остальное в мире, даже жизнь и смерть…
– Что за элемент? – так и подпрыгнул Марвин. – Ты пошутила?
Но я молчала, улыбаясь загадочно и слегка печально.
– Спи, дурень! – ехидно хмыкнул дракон, как обычно понявший меня с полуслова. – Хватит с тебя и волшебства. А шестой элемент – это любовь! Вот так–то, магикус.
Мы шли к горам два следующих дня, с трудом пробираясь сквозь девственные лесные дебри и боясь сломать хоть одно растение или раздавить мельчайшее насекомое. Все здесь выглядело настолько совершенным, что малейшее нарушение этой божественной красоты казалось нам страшным кощунством, недостойным любого справедливого человека. Нас впустили в первозданный мир, заслуживающий самого бережного отношения. Мир, отражающий состояние наших душ, жаждущих обновления и просветления. И жаль, что я тогда не понимала главного: как и на Ранмир, сюда тоже впускают лишь за плату, способную стать слишком дорогой и несоизмеримой….
Лес закончился неожиданно. Мы увидели округлую, залитую светом полянку, сплошь засаженную кустами роз, цветущих огромными белыми бутонами. Густой аромат кружил голову, вызывая восторженное опьянение и неверие собственным глазам, потому что в центре розария стояла она, высеченная из белоснежного, пронизанного розовыми прожилками мрамора. Она выглядела неправдоподобно живой, погруженной в многовековой беспробудный сон. Длинная лебединая шея, свободно распахнутые серебристые крылья, широко раскрытые сапфировые глаза… Такие красивые, такие страдающие, но – незрячие. Все линии ее изящного тела отличались гармонично законченными и идеальными пропорциями, правильнее говоря – перед вами находилась исходная красота, самая безупречная в этом мире. Мраморная статуя драконицы высилась среди роз, будя тоску по чудесному, безвозвратно ушедшему от нас прошлому…
– Как она прекрасна! – очарованно простонал Эткин. – Наша царица…
– Смирись, друг, – горестно склонился в галантном поклоне Марвин. – Окажем дань уважения царице, коей уже нет. Нам осталась лишь эта статуя да не менее красивая сказка. Былого – не вернуть.
– Нет, – не желал сдаваться разочарованный дракон. – Я не верю. Она слишком похожа на живую…
– Это холодный камень! – уверенно постучал по боку статуи Генрих. – Смирись, брат… – Он стукнул сильнее.
Эткин строптиво нахмурился, возмущенный вопиющей бесцеремонностью барона. А я… Мне на миг показалось, что по белоснежной поверхности каменной драконицы прошла едва уловимая дрожь боли… Я присмотрелась внимательнее и неожиданно заметила слезу отчаяния, одиноко застывшую в ее сапфировом глазу…
– Эткин! – радостно закричала я. – Ты прав. Она – жива!
Глава 4
– Мелеана, ну сделай же что–нибудь, – всхлипывающе упрашивал дракон, пытаясь молитвенно сложить все четыре лапы сразу, – заклинаю тебя!