Хроники Тамула. Трилогия
Шрифт:
Принцесса задумалась.
– Блестяще, отец! – воскликнула она.
– Благодарю тебя. – Итак, их недавние рассуждения все же принесли свои плоды. Спархок решил двинуться дальше.
– Кто-то изменяет нравы людей в Астеле?
– Да, и это продолжается уже довольно долго.
– Значит, когда дворяне стали жестоко обходиться с крепостными, это не была их собственная воля?
– Разумеется, нет. Холодная, рассчитанная жестокость – дело сложное. Чтобы достичь ее, надо сосредоточиться, а астелийцы для этого чересчур ленивы. Эта жестокость навязана им извне.
– Мог
– Да, с одним человеком. Стирик мог бы выбрать одного дворянина и превратить его в чудовище. – Даная задумалась. – Ну, может быть, двух. Самое большее – трех. С большим количеством ни один стирик не справился бы – он не смог бы охватить вниманием особенности каждого человека в отдельности.
– Значит, когда несколько лет назад астелийские дворяне вдруг стали жестоки со своими крепостными, их подтолкнул к этому бог – или боги?
– По-моему, я это уже говорила. Спархок пропустил мимо ушей эту шпильку и продолжал:
– И главной целью здесь было довести крепостных до ненависти к хозяевам и готовности слушать каждого, кто станет призывать их к мятежу?
– Я ослеплена твоей блестящей логикой, Спархок.
– Ты можешь быть весьма ядовитой малышкой, когда задашься такой целью, – ты знаешь об этом?
– Но ведь ты все равно меня любишь, верно, Спархок? Ладно, ближе к делу. Скоро уже пора будить остальных.
– А внезапная ненависть к тамульцам исходит, очевидно, из того же источника?
– И из того же времени, – согласилась она. – Куда проще делать все разом, чем постоянно погружаться в чужое сознание – это так утомительно.
Странная мысль вдруг пришла на ум Спархоку.
– О скольких вещах ты можешь думать одновременно? – спросил он.
– Я никогда не считала – вероятно, о нескольких тысячах. Конечно, на самом деле никаких ограничений просто не существует. Полагаю, если б я захотела, то смогла бы разом подумать обо всем на свете. Когда-нибудь я обязательно попробую это сделать и скажу тебе – получилось или нет.
– Вот оно – настоящее различие между нами, верно? Ты можешь думать одновременно о большем количестве вещей, чем я.
– Ну, это только одно из различий.
– А какое еще?
– Ты – мужчина, а я – женщина.
– Это очевидно – и не слишком существенно.
– Ты ошибаешься, Спархок. Это намного, намного существеннее, чем ты можешь себе вообразить.
Переправясь через реку Антун, отряд оказался в лесистой местности, где над макушками деревьев тут и там высились скалистые утесы. Погода все еще оставалась пасмурной, хотя и без дождя.
Пелои Кринга явно чувствовали себя неуютно в гуще леса. Они старались ехать поближе к рыцарям церкви, и в глазах у них мелькал испуг.
– Это нам бы следовало запомнить, – заметил Улаф незадолго до заката, указывая подбородком на двоих свирепого вида бритоголовых воинов, которые ехали так близко за Беритом, что их кони едва не наступали на задние копыта его скакуна.
– Что именно? – спросил Келтэн.
– Не заводить пелоев в леса. – Улаф помолчал, поудобнее откинувшись в седле. – Как-то летом познакомился я в Хейде в одной девушкой, которая точно так же боялась леса. Боялась до немоты. Тамошние молодые люди давно уже отчаялись подступиться к ней, хотя она была куда как хороша собой, настоящая красавица. Хейд – городишко маленький, тесный, и в домах вечно путаются под ногами тетки, бабушки и младшие братишки и сестренки. Молодые люди обнаружили, что именно в лесу можно отыскать то уединение, к которому время от времени стремится молодежь, но эта девушка к лесу и близко не хотела подходить. И тут я сделал потрясающее открытие. Девушка боялась леса, но совершенно не пугалась сеновалов. Я лично несколько раз проверил свою теорию, и ни разу она не проявляла ни малейшей пугливости касательно сеновалов или, скажем, козьих загонов.
– Не вижу никакой связи, – сказал Келтэн. – Мы говорили о том, что пелои боятся леса. Если кто-то нападет на нас в этом лесу, разве у нас будет время остановиться и срочно выстроить для пелоев сеновал?
– Да, я думаю, здесь ты прав.
– Хорошо, так где же связь?
– А ее и нет, Келтэн.
– Зачем же тогда ты рассказал эту историю?
– Ну, это ведь очень хорошая история, разве нет? – слегка оскорбился Улаф.
Из арьергарда к ним галопом подскакал Телэн.
– Я думаю, сэры рыцари, вам бы лучше вернуться к карете, – выдавил он сквозь смех, безуспешно пытаясь сдержать непонятное веселье.
– А в чем дело? – спросил Спархок.
– У нас появилась компания… то есть, не совсем компания, просто кое-кто наблюдает за нами.
Спархок и его друзья развернули коней и поскакали к карете.
– Ты должен это увидеть, Спархок, – проговорил Стрейджен, сдерживая смех. – Не гляди слишком открыто – вон, видишь всадника на вершине утеса, что слева от дороги?
Спархок наклонился вперед, как бы разговаривая с женой, а сам поднял глаза к утесу, возвышавшемуся над лесным пологом.
Всадник был примерно в сорока ярдах от них, и его силуэт четко выделялся на фоне заходящего солнца. Он не делал никаких попыток спрятаться. Он сидел верхом на черном коне, и его одежда была того же цвета. Черный плащ плавно ниспадал с его плеч, раздуваемый ветром, широкополая черная шляпа была низко надвинута на лоб. Лицо всадника скрывала черная мешковатая маска с двумя большими, слегка косыми прорезями для глаз.
– Разве это не самое нелепое зрелище в вашей жизни? – со смехом спросил Стрейджен.
– Весьма впечатляюще, – пробормотал Улаф. – Во всяком случае, он впечатлен.
– Жаль, у меня нет арбалета, – заметил Келтэн. – Как думаешь, Берит, сможешь ты пощекотать его стрелой из своего лука?
– На таком ветру – вряд ли, Келтэн, – ответил молодой рыцарь. – Ветер снесет стрелу, и я, чего доброго, прикончу его.
– И долго он собирается так сидеть? – спросила Миртаи.
– Видимо, пока не убедится, что весь отряд имел счастье его лицезреть, – отозвался Стрейджен. – Ему пришлось немало потрудиться, чтобы вскарабкаться на этакий насест. Как по-твоему, Спархок, – это и есть тот самый тип, о котором нам рассказывал Элрон?