Хроники
Шрифт:
Иногда знаешь, что все должно измениться, наверняка изменится, но ты это лишь чувствуешь, будто в той песне Сэма Кука, «Перемены придут» [49] , – но ты не знаешь этого наверняка. Грядущее предвещается чем-то мелким, но ты его можешь и не признать. А затем случается что-то мгновенное, и ты уже в другом мире, прыгаешь в неведомое, инстинктивно его понимаешь – и ты свободен. Не нужно задавать вопросы, ты уже знаешь счет. Похоже, когда такое бывает, оно происходит быстро, как по волшебству, хотя на самом деле это не так. Совсем не похоже на какой-то тупой «бум» – и момент настал: глаза у тебя не распахиваются, и ты вдруг не становишься проворным и в чем-то уверенным. Все намного размереннее. Скорее так – ты себе работал при свете дня, а потом вдруг стал замечать, что темнеет раньше и совершенно безразлично, где ты находишься, все равно толку никакого. Рефлективная такая штука. Перед тобой поднимают зеркало, отпирают двери – рывком распахивают их, и тебя впихивают внутрь. Вот тогда твоя голова оказывается где-то в другом месте. Иногда для того, чтобы ты это осознал, требуется некто особенный.
49
Change is Gonna Come.
На меня так подействовал Майк Сигер. Я недавно видел его у Камиллы Адамс. Камилла – экзотическая темноволосая дама, полнотелая женщина, похожая на Аву Гарднер. Я раньше встречал ее в «Фолковом
Хоть я этого и не знал, но впоследствии она могла сильно повлиять на владельцев «Фолкового города Герды» Майка Порко и его брата Джона, чтобы те наняли меня на две недели играть в паре с Джоном Ли Хукером. Поскольку я считался несовершеннолетним, Майк расписался на моих профсоюзной и кабареточной карточках как мой опекун; вот так он и заменил мне отца – сицилийский папочка, которого у меня никогда не было. У Камиллы я появился со своей тогдашней полуподружкой Делорес Диксон, певицей из «Нью Уорлд Сингерз» – группы, с которой мы сошлись довольно близко. Делорес родилась в Алабаме, прежде работала репортером и танцовщицей.
Даже от входа было видно, что комнаты кишат людьми, этакой богемной толпой – множество старичья. Дышать было нечем от духов, сигаретного дыма, паров виски и множества людей. Квартира была очень викторианской, украшена массой красивостей. Изящные лампы, резные салонные кресла, кушетки, обитые толстым бархатом; у камина тяжелые чугунные подставки для дров, скованные цепями, а сам камин пылает. Я подошел ближе – камин наводил меня на мысли о хотдогах и зефире. Мы с Делорес не казались тут чужаками – во всяком случае, не очень. На мне была толстая фланелевая рубашка, сверху – овчинная куртка, фуражка с козырьком, хаки и мотоциклетные сапоги. А на Делорес – длинная бобровая шуба поверх ночнушки, которая смотрелась как платье. Там я увидел множество тех, с кем скоро встречусь опять, всю фолковую иерархию, и все они были тогда ко мне довольно равнодушны и особой радости не выказывали. По мне сразу было видно, что ни с каких я не с гор Северной Каролины, да и не коммерческий космополитичный певец тоже. Я к ним в сообщество просто не вписывался. Они не понимали, с чем меня едят. Понимал только Пит Сигер, и он поздоровался. Он беседовал с Гарольдом Левенталем, менеджером «Уиверз». Гарольд разговаривал тихим гортанным шепотом. Нужно было наклоняться к нему очень близко, чтобы расслышать. Впоследствии он организует мой концерт в Ратуше.
Еще один парень – Генри Шеридан – раньше был дружком Мэй Уэст. Она тоже потом запишет одну из моих песен. Там были все – авангардные художники, вроде Джудит Данн, хореографа, чьи танцевальные номера основывались на разных видах спорта, вроде борьбы или бейсбола, Кена Джейкобса, подпольного кинематографиста, снявшего «Кобру-блондинку», и Петера Шумана из театра «Хлеб и куклы»: в его пьесе «Рождественская сказка» царь Ирод курил здоровенную сигару, а всех волхвов изображала одна кукла с тремя лицами-масками. Здесь был и Mo Эш, основатель фирмы «Фолкуэйз Рекордз», и Теодор Бикель, сыгравший шерифа Макса Мюллера в фильме «Не склонившие головы». Тео был состоявшимся актером, а еще он пел народные песни на иностранных языках. Через несколько лет я проеду по Миссисипи с ним и Питом – мы будем играть на митингах регистрации избирателей. У Камиллы я встретился и с Гарри Джексоном, которого уже знал по «Фолковому городу»: Гарри – ковбой-скульптор, художник, певец из Вайоминга. У Гарри имелась студия на Брум-стрит, и позже он напишет мой портрет, а я ему буду позировать. Кроме того, у него была студия в Италии, где он лепил статуи для городских пьяцц. Грубый, резкий мужик был – похож на генерала Гранта, пел ковбойские песни и пил по-черному.
Сиско свел вместе всяких людей. Профсоюзные парни – бывшие рабочие организаторы. Недавно в национальных новостях было сообщение о встрече исполнительного комитета АФТ-КПП [50] где-то в Пуэрто-Рико, что само по себе смешно. Встреча длилась неделю, профсоюзных боссов фотографировали с гигантскими стаканами рома, боссы ходили в казино и ночные клубы, бродили в отелях вокруг бассейнов в развевающихся халатах, плескались в волнах прибоя, носили типа-голливудские солнечные очки; стояли на руках на трамплинах. Смотрелось довольно декадентски. Предполагалось, что они обсуждают поход на Вашингтон с целью подчеркнуть проблему безработицы. Судя по всему, они не знали, что их снимают.
50
«Американская федерация труда – Конгресс производственных профсоюзов» – крупнейшее профсоюзное объединение США, само по себе профсоюзом не является. Создано в 1955 г.
А парни у Камиллы были совсем не такими – они больше напоминали капитанов буксиров, бейсбольных аутфилдеров в мешковатых штанах, разнорабочих. Мэк Маккензи был агитатором в портовых районах Бруклина. Я познакомился с ним и его женой Евой – бывшей танцовщицей у Марты Грэм. Они жили на 28-й улице. Позже я стану гостем и у них; буду спать на диване в гостиной. По зале бродили какие-то люди из мира искусства – они знали и беседовали о том, что творится в Амстердаме, Париже и Стокгольме. Одна из них, Робин Уитлоу, художница-изгой, проплыла мимо в каком-то подобии медленного танца. Я спросил:
– Что происходит?
– Я тут наедаюсь до отвала, – ответила она.
Много лет спустя Уитлоу арестуют за кражу со взломом. Свою защиту
Редактор фолк-журнала «Запевай!» Ирвин Силбер тоже был здесь. Через несколько лет он публично обрушится на меня в своем журнале за то, что я отвернулся от фолк-сообщества. Довольно злобное письмо. Мне Ирвин нравился, но такого я понять не мог. Майлза Дэвиса обвинят в чем-то подобном, когда он запишет альбом «Сучье варево» [51] – музыкальное произведение, которое не следовало правилам современного джаза, стоявшего на грани прорыва на популярный рынок, пока не появилась пластинка Майлза и не похоронила все шансы джаза на этот прорыв. Джазовое сообщество кинулось топтать Майлза. Как-то я сомневаюсь, что Майлз сильно расстроился. Латиноамериканские артисты тоже ломали правила. Жоао Жилберту, Роберто Менескаль и Карлос Лира оторвались от зараженной барабанными ритмами самбы и создали новую форму бразильской музыки с мелодическими модуляциями. Свою музыку они назвали боссановой. Что до меня, я для своего отрыва взял простые фолковые вариации и наполнил их новой образностью, дал им другой угол зрения, использовал афористичность и метафорику, объединив их с новым набором ритуалов, и результат вылился во что-то иное, чего никогда не слышали раньше. Силбер в своем письме отчитывал меня за это, как будто он один, и с ним кое-кто еще, владел ключами к реальному миру. Но я знал, что делаю, и не собирался делать шаг назад или отступать ради кого бы то ни было.
51
Bitches Brew.
У Камиллы присутствовали также бродвейские и внебродвейские актеры: Дайана Сэндс, актриса наэлектризованная – я в нее даже был, наверное, тайно влюблен, – и некоторые другие тоже были. Много музыкантов и певцов – Ли Хэйз, Эрик Дарлинг (Эрик только что организовал группу под названием «Руфтоп Сингерз», и они вскоре запишут старую песню Гаса Кэннона «Заходи, не стесняйся» [52] , которая попадет в поп-чарты), Сонни Терри, Брауни Макги, Логан Инглиш. Логана я тоже знал по «Фолковому городу». Он был из Кентукки, носил черный шейный платок, играл на банджо; мастерски исполнял песни Баскома Ламара Лансфорда, вроде «Крота в земле» и «Серого орла» [53] . Логан походил на профессора психологии, исполнитель хороший, но избытком оригинальности не страдал. В нем было нечто формальное и ортодоксальное, но глаза его хитро лучились, и в нем жила подлинная страсть к старой музыке; он был красен лицом, а в руке у него вечно был стакан. Он звал меня Робертом. Миллард Томас, игравший на гитаре у Гарри Белафонте, тоже тут был. Гарри лучше всех в этой стране исполнял баллады, и об этом все знали. Фантастический артист, он пел о влюбленных и рабах – о каторжанах, святых и грешниках, о детях. В его репертуаре было множество старых народных песен, вроде «Мула Джерри», «Сказал капитану», «Милая Кора», «Джон Генри», «Молитва грешника» [54] и масса карибских народных песен – в таких обработках, которые нравились широкой аудитории, гораздо шире, чем у «Кингстон Трио». Гарри учился песням непосредственно у Ледбелли и Вуди Гатри. Белафонте записывался на «Ар-си-эй», и одна из его пластинок, «Белафонте поет о Карибах», даже разошлась миллионным тиражом. Кроме того, он был кинозвездой, но не такой, как Элвис. Подлинно крутой парень, в отличие от Брандо или Рода Стайгера. На экране – драматичный и напряженный, у него была мальчишеская улыбка и какая-то врожденная враждебность. В фильме «Ставки на завтра» [55] все забывали, что он актер, забывали, что он Гарри Белафонте. Так он подавлял своим присутствием и величием. Гарри походил на Валентино. А как исполнитель он бил все рекорды посещаемости. Он мог выступать с аншлагом в «Карнеги-холле», а на следующий день появиться на митинге текстильщиков. Для Гарри не было разницы. Люди есть люди. У него имелись идеалы, и он заражал тебя мыслью, что ты – часть всего человечества. Никогда раньше не было исполнителя, нарушившего столько границ. Он нравился всем – металлургам или поклонникам оперы, школьницам в белых носочках, даже младенцам – всем. Такая у него была редкая способность. Где-то он сказал, что терпеть не может выступать по телевидению: дескать, музыку нельзя хорошо представлять на маленьком экране, – и, вероятно, был прав. Все в нем было гигантским. Пуристы фолка принимали его в штыки, а Гарри, который запросто мог надавать им по задницам, было все равно; он утверждал, что все фолксингеры – интерпретаторы, сказал это публично, будто кто-то призвал его с этим разобраться раз и навсегда. Он даже сказал, что ненавидит популярные песни, они для него – мусор. Мне Гарри был близок во всех отношениях. Когда-то в прошлом его не пускали на порог знаменитого на весь мир ночного клуба «Копакабана» из-за цвета кожи, а потом он стал звездой этого заведения. Поневоле задумаешься, какие чувства человек при этом испытывает. Поразительно и невероятно: свой профессиональный дебют в звукозаписи я совершил с Гарри – играл на губной гармошке на одном из его альбомов, «Полночный особый» [56] . Странное дело, но это была единственная сессия, которая осталась у меня в памяти на много лет. Даже мои собственные растворились в абстракциях. С Белафонте у меня было такое ощущение, будто меня на что-то помазали. Для меня он сделал то же, что Роскошный Джордж. Гарри принадлежал к тому редкому типу характеров, которые просто излучают величие, и только надеешься, что чуточку этого величия останется и на тебе. Этот человек вызывал уважение. Ты знал, что он никогда не шел по легкому пути, хотя мог бы.
52
Walk Right In.
53
(I Wish I Was a) Mole In The Ground; Grey Eagle.
54
Jerry the Mule; Тоl’ My Captain; Darlin’ Cora; John Henry; Sinner’s Prayer.
55
«Ставки на завтра» (Odds Against Tomorrow, 1959) – детективный триллер американского режиссера Роберта Уайза.
56
Midnight Special.
Час был поздний, и мы с Делорес собирались уходить, когда я заметил Майка Сигера. До этого я его не видел, а тут заметил, как он идет от стены к столу. Мозг мой немедленно проснулся, и у меня сразу же поднялось настроение. Раньше я видел Майка с «Нью Лост Сити Рэмблерз» в школе на Восточной 10-й улице. Невероятный человек, мне от него становилось жутко. Майк был просто беспрецедентен. Словно герцог, словно странствующий рыцарь. Для фолк-музыканта он был наиглавнейшим архетипом. Мог всадить осиновый кол в черное сердце Дракулы. Романтик, поборник равноправия и революционер – все сразу, а рыцарство было у него в крови. Словно реставрированный монарх, он явился очистить церковь. Невозможно было представить, что он из-за чего-то паникует. Еще я слышал, как он играет один у Алана Ломакса в мансарде на 3-й улице. Дважды в месяц Ломакс устраивал вечеринки, куда звал поиграть фолксингеров. На самом деле то не были ни вечеринки, ни концерты. Как бы их назвать?.. «Суаре», что ли. Там бывали Роско Холком, или Кларенс Эшли, или Док Боггз, Миссисипский Джон Хёрт, Роберт Пит Уильямс или даже Дон Стовер и «Братья Лилли»; а иногда – и настоящие каторжане, которых Ломакс брал на поруки из тюрем и привозил в Нью-Йорк, чтобы они в его мансарде орали свои рабочие песни. Приглашали на эти сборища обычно местных врачей, городских сановников, антропологов, но и нормальные люди туда попадали.