Хрупкие вещи

Гейман Нил

– Хорошая шутка.

– К сожалению, это не шутка. – Экран мигнул и погас.

Металлический диск сдвинулся и поплыл сквозь сплетение проводов, сквозь мир спящих голых людей. Внизу высились остроконечные башни компьютерных микросхем и силиконовые шпили, излучавшие мягкий свет.

«ПЛ-47» ждал меня на вершине металлической горы. По нему деловито сновали крошечные металлические штуковины, похожие на крабов: чистили и проверяли все соединения, болты и заклепки.

Я вошел внутрь космического корабля на негнущихся ногах, одеревеневших от многолетнего бездействия. Сел в пилотское

кресло и вдруг обнаружил, что оно было сделано под меня. Точно под мои габариты. Я пристегнулся. Руки легли на пульт управления. Руки знали, что надо делать. Я почувствовал, как что-то воткнулось мне в шею сзади, в том месте, где позвоночник соединяется с черепом. И еще что-то вошло мне в спину чуть выше копчика.

Восприятие мгновенно расширилось. Угол обзора развернулся до 360 градусов: в обе стороны, вверх и вниз. Я сам стал кораблем, и в то же время я был пилотом, сидящим в кабине и активирующим коды запуска.

– Удачи, – сказал человек в роговых очках на крошечном экране слева.

– Спасибо. Можно задать вам один вопрос?

– Почему бы и нет?

– Почему я?

– Ну, – сказал он, – если вкратце, тебя для этого и сконструировали. В твоем случае мы внесли некоторые усовершенствования в базовую модель. Ты крупнее обычного человека. И гораздо быстрее. У тебя выше скорость реакции.

– Наоборот. Я большой и неуклюжий.

– Это в мире, – сказал он. – А я говорю про реальную жизнь.

Я запустил двигатель и взлетел.

Я не видел инопланетян, если вообще есть какие-то инопланетяне. Но я видел их корабль. Он был похож на громадную колонию плесени или на спутанные водоросли: гигантский сгусток тускло мерцавшей органики, движущийся по орбите вокруг Луны. Похожие штуки растут на гнилых деревяшках, наполовину утопленных в морской воде. Он был размером с Тасманию.

Липкие щупальца, длиной в две сотни миль каждая, тащили за собой астероиды самых разных размеров. Они напомнили мне медузу под названием португальский кораблик – странное существо, состоящее из четырех нераздельных организмов, мнящих себя единым целым.

Они принялись швырять в меня камни, когда я приблизился на расстояние примерно в двести тысяч миль.

Мои руки действовали независимо от меня. Пальцы набрали код запуска боевых ракет, нацеленных на ядро инопланетного корабля. А я думал о том, что я делаю. Спасаю мир? Да, наверное. Но не тот мир, который я знаю. Мир, который я знаю – это кажущаяся реальность. Последовательность единиц и нулей. Если я что-то сейчас и спасаю, то спасаю кошмар...

Но если убить кошмар, вместе с ним умрет и весь сон.

А в том сне была девушка по имени Сьюзен. Я помню ее по какой-то давнишней призрачной жизни. Интересно, она еще жива? (Когда это было? Пару часов назад? Несколько жизней назад?) Как я понимаю, она висит где-то, опутанная проводами, голая, без единого волоска на теле, и не помнит о больном на голову великане с острыми приступами паранойи.

Я был так близко, что различал складки на коже космического существа. Астероиды, летевшие в меня, стали меньше, но удары ложились более прицельно. Приходилось вилять и увертываться, чтобы избегать столкновений. На самом деле

экономичный подход противника вызывал у меня вполне искреннее восхищение: никаких дорогостоящих материалов, по сути, вообще никаких расходов на технологии и сырье – скажем, на лазерные установки или ядерное оружие. Просто старая добрая кинетическая энергия: большие камни.

Если бы хоть один из этих камней попал в мой корабль, я бы умер в ту же секунду. Проще некуда.

Единственный способ избежать удара – лететь быстрее снарядов.

У меня было странное чувство, что корабль противника смотрел на меня. Как будто он весь был – один сплошной глаз.

Я запустил свою ракету с расстояния меньше ста ярдов, развернулся и полетел прочь на предельной скорости.

Когда эта штука взорвалась, я еще не покинул пределы радиуса действия взрывной волны. Это было похоже на ослепительный фейерверк – по-своему даже красиво. А потом не осталось уже ничего, кроме бледного следа сверкающей пыли...

– Есть! – закричал я. – У меня получилось!

Экран замерцал и включился. С экрана на меня смотрели очки в роговой оправе. Теперь за ними не было лица. Вернее, это было не настоящее лицо. Просто некое схематическое подобие участия и интереса, как в небрежно прорисованном комиксе.

– У тебя получилось, – согласился он.

– Так, и где мне сажать эту штуку? – спросил я. Он на мгновение замялся, а потом сказал:

– Тебе не придется ее сажать. Аппарат не рассчитан на возвращение. Эта была бы излишняя функция, в которой нет необходимости. Нам не нужны дополнительные расходы.

– И что мне делать? Я только что спас Землю. И теперь я умру от удушья?

Он кивнул:

– Да. Именно так.

Свет в кабине померк. Индикаторы на пульте принялись отключаться один за другим. Угол обзора сузился до обычного. Остался лишь я, пристегнутый к креслу посреди космической пустоты, внутри летающей чайной чашки.

– И сколько мне остается?

– Идет отключение всех систем, но у тебя есть как минимум два часа. Мы не будем откачивать оставшийся воздух. Это было бы негуманно.

– В том мире, который я знаю, мне бы дали медаль.

– Разумеется, мы благодарны.

– А что, нельзя выразить свою благодарность как-то более ощутимо?

– Боюсь, что нет. Ты – элемент одноразового использования. Малая часть целого. Когда в осином гнезде умирает отдельная особь, рой не скорбит о потере. Ты уже выполнил свою задачу. Возвращать тебя было бы неразумно, хотя бы с точки зрения экономии ресурсов.

– И вам не нужно, чтобы на Землю вернулся корабль, оснащенный мощнейшим оружием, которое можно использовать против вас?

– Ну, если ты так считаешь...

Экран погас. Просто погас. Со мной даже не попрощались. «Не пытайтесь перенастраивать свой телевизор, – подумал я. – Неисправность в самой реальности».

Когда воздуха остается на два часа, ты начинаешь пронзительно осознавать каждый вдох. Вдох. Задержка дыхания. Выдох. Задержка дыхания. Вдох. Задержка дыхания, Выдох. Задержка дыхания...

Я сидел в полутьме, пристегнутый к креслу. Сидел, ждал и думал. А потом я сказал:

– Эй, меня кто-нибудь слышит?