Хрустальный грот. Полые холмы
Шрифт:
Вот и переплетение терновника у самой стенки лощины. Валуны скатились по склону горы и белели теперь среди ветвей терновника, словно пена среди тростников в тихой заводи. Над ними навис кустарник: голые побеги бузины, жимолость, похожая на завитки волос, упругая колючая куманика, влажно блестящий в свете факелов плющ. Я остановился.
Мул оскользнулся, в шорохе осыпающихся камешков остановился у моего плеча.
— Что далее? — раздался голос короля. — Что это? Куда ты нас привел? Помни, Мерлин, твое время на исходе, и если тебе нечего нам показать…
— У меня найдется что тебе показать. — Я повысил голос, чтобы меня слышали все, сгрудившиеся за его спиной. — Я покажу тебе, король Вортигерн, и любому, у кого достанет смелости последовать за мной, магическое чудовище, которое лежит под твоей цитаделью и пожирает все созданное тобой. Подайте факел.
Слуга протянул мне факел. Не повернув головы, чтобы убедиться, что за мной следуют, я ринулся в темень чащи и раздвинул кусты, открыв вход в штольню.
Прямоугольный вход, все еще прочно укрепленный, был по-прежнему свободен, сухая шахта вела прямо к сердцу горы.
Мне пришлось наклонить голову, чтобы ступить в туннель. Ссутулившись, я шагнул внутрь, держа факел прямо перед собой.
Я помнил, что пещера была невероятно огромной, и был готов к тому, что, подобно другим детским воспоминаниям, это окажется преувеличением. Но она была даже больше, чем мне помнилось. Ее черная пустота удваивалась величественным зеркалом воды, которая покрывала весь пол пещеры, оставляя сухой выступающую из воды площадку у самого устья пещеры шириной в шесть шагов. И в это величественное неподвижное озеро словно причудливые колонны спускались выступающие ребра пещеры, сливались со своим отраженьем и снова терялись во мгле. Откуда-то из глубин горы доносился шум падающей воды, но здесь ничто не нарушало сверкающую, словно начищенное зеркало, водную гладь. Там, где прежде сочились, едва капая, тонкие ручейки, стены были затянуты тонкими сияющими вуалями влаги, неуловимо струящейся вниз и питающей озеро.
Я подошел к краю площадки, высоко подняв факел. Слабые язычки немного отогнали тьму, которую, казалось, можно было потрогать пальцами, более непроницаемую, чем даже в те ночи, когда темнота становится плотной и черной, как шкура дикого зверя, и давит на тебя, как душное одеяло. Там, где свет факела касался струящейся по стенам воды, вспыхивали и перемигивались тысячи сверкающих огней. Воздух был холоден и неподвижен, и слышалась из чащобы птичья трель.
Я услышал шаги людей, пробиравшихся вслед за мной в штольню, и мысль моя лихорадочно заработала.
Я мог открыть им правду, как она есть, без прикрас. Я мог бы взять факел, подняться по темным проходам в древнюю шахту и осветить разломы, все расходящиеся под тяжестью стен, укладываемых наверху. Но они едва ли прислушались бы к моим словам. К тому же они не переставали повторять, что время уже на исходе. Враг стоял у ворот, и Вортигерну потребны сейчас не логика и механика; ему требуется колдовство и нечто — что угодно, — что обещало бы скорую безопасность и укрепило бы верность подданных. Сам он еще мог внять голосу разума, но он не мог позволить себе прислушиваться к нему. Нет нужды долго гадать: он сперва убьет меня, а потом попробует укрепить эти разломы, вероятно, окропив их моей кровью. Иначе он лишится своих каменщиков.
Люди хлынули в разверстую пасть штольни, как пчелы в отверстие улья. Запылали новые факелы, и тьма отступила. Площадка запестрела разноцветными плащами, заблестела оружием, засверкала драгоценностями. На лицах читался благоговейный ужас. В холодном воздухе дыхание обращалось в пар. Слышались шарканье ног и сдержанный говор, как при скоплении народа в святом месте, никто не говорил в полный голос.
Я поднял руку и подозвал к себе короля. Он приблизился ко мне и остановился у озера. Я указал вниз. Сквозь поверхность воды просвечивало нечто — вероятно, скала, — очертаниями напоминавшее дракона. Я стал говорить медленно, как бы пробиваясь сквозь толщу воздуха между нами. Слова мои падали тяжело и отчетливо, как капли воды на скалу.
— Вот она, магия, король Вортигерн. Вот что лежит под твоей башней. Вот почему твои стены рушатся, едва их успевают построить. Кто из твоих колдунов может показать тебе то, что открыл тебе я?
Двое факельщиков приблизились к нам, остальные держались поодаль. По мере их приближения свет усиливался, волнами отражаясь от стен. Свет падал на потоки скользившей вниз воды, сливался со своим отражением, и казалось, что из глубин озера поднимались, словно в игристом вине пузырьки, крохотные сферы огня и лопались, достигнув поверхности. Колебалось пламя, вода повсюду искрилась, яркие блики сливались, вспыхивали и тут же распадались по всей неподвижной поверхности озера, пока само озеро не исполнилось жидкого огня. А огонь все тек со стен водопадами, сверкавшими, как хрусталь. Словно ожила хрустальная пещера и задвигалась, закружилась вокруг меня. Словно звездный шар полуночи вспыхнул и поплыл водоворотом.
Мне сдавило болью грудь. Я с трудом перевел дыхание и продолжил:
— Даже если ты сможешь осушить это озеро, король Вортигерн, чтобы открыть то, что лежит в его глубинах…
Я умолк. Свет изменился. Никто не шевелился, и воздух застыл неподвижно, лишь свет факелов колебался в такт дрожи в руках факельщиков. Я больше не видел короля: нас разделило пламя. Тени метались меж потоков и извечных спиралей огня: пещера наполнилась глазами, крыльями, стуком подков, и ярко-красная пасть огромного дракона разверзлась над своей жертвой…
Голос кричал, пронзительно и монотонно, и словно задыхался на каждом слове. Дыхание замерло в моей груди. Меня пронзила мучительная боль, которая поднималась волной от паха вверх, будто кровь, хлещущая из раны. Я ничего не видел. Я почувствовал, как сжимаются мои кулаки, как вздымаются в вышину мои руки. Боль раскалывала голову, и скала у меня под щекой была твердой и влажной. Я впал в беспамятство, и они схватили меня, упавшего, они убивали меня — это моя кровь растекалась по поверхности озера, чтобы укрепить фундамент их разрушенной башни. Я захлебывался воздухом, точно желчью. Руки мои судорожно царапали скалу, глаза были открыты, но я ничего не видел — только вихрь знамен и крыльев, волчьи глаза и раскрытые в крике рты, горящий хвост кометы, словно клеймо в небесах, и звезды, сверкавшие сквозь кровавый дождь.
Боль опять пронзила меня, горячим ножом вспарывая чрево. Я вскрикнул, и вдруг мои руки освободились. Я вскинул их вверх, ограждая себя от беспорядочных вспыхивавших видений, и услышал собственный голос, призывающий кого-то, но я и сам не знал кого. Видения предо мной кружились, дробились, слились в невыносимо яркой вспышке света и вдруг пропали во тьме и молчанье.
11
Я проснулся в просторном покое, богато убранном вышитыми занавесями; солнечный свет, пропущенный через оконный переплет, ослепительными полосами расчерчивал вощеные доски пола.