Художник. История вторая. Земля кланов
Шрифт:
Когда художник отдавал портрет, стоявшие сзади люди заулыбались: тетя и племянница на бумаге с такой бесконечной любовью смотрели друг на друга!
Дальше перед ним встал высокомерный светловолосый эльф. Он так задрал свой породистый прямой нос, что казалось, ему физически неприятно стоять среди этих дурно пахнущих, совершенно ничтожных людишек, не ведающих высокой философии Вековечного леса, дающей своим детям истинное просветление и гармонию. Иржи его таким и изобразил. Эльф сморщился, словно ему предложили вместо мороженого кислый лимон, но стоящая сзади и вокруг публика
Толстая троллиха, выгуливающая огромного, борцовского вида мужа, заказала его изображение, уточнив, что тот должен получиться красивым, чувственным и обаятельным. Взглянув на унылую крупную физиономию с отвисшей губой и переломанным носом, а также равнодушными маленькими глазками, Иржи задумался.
– А скажите, госпожа, вы давно женаты?
– Ой, давно, милый. Он уже и забыл, когда это случилось. Тогда его карьера только начиналась! Он носил меня на руках, говорил такие словечки!
– Троллиха захихикала, а очередь, представив толстуху в лапах огромного тролля, несколько ужаснулась. И вообще, о чем эта глыба мышц может говорить? Да и умеет ли?
Иржи, постучав карандашом по бумаге, предложил:
– А что если я попробую нарисовать ваш свадебный портрет? Вы будете смотреть на него и улыбаться!
– Ну, если улыбаться...А вдруг не получится?
– Тогда не будете платить.
– Пожал Иржи плечами.
– Хорошо!
– Согласилась троллиха и, подхватив муженька под руку, прислонила голову к его руке.
Иржи, иногда поглядывая на пару с улыбкой, быстро рисовал двойной портрет. Несколько человек из очереди вместе с любопытствующим Йожефом заглядывала ему через плечо. Через некоторое время листок был снят и представлен на обозрение семейной чете и публике. С белого листа на всех смотрели юные и наивные парень с девушкой. И даже расовая принадлежность не могла затмить свет настоящего чувства в их любящих глазах.
Троллиха, внимательно осмотрев рисунок, наморщила лоб и национальным жестом уперла руки в бока:
– Ну и ничуть мы с Гжешом не похожи! Разве я была когда-нибудь такой тощей жердью? Да мой Гжеш никогда бы не женился на мне, выгляди я настолько по-человечески! И глазыньки бы мои не смотрели на эту мазню! За что тут три монеты платить? Я и сама могу карандаши купить и такое намалювать!
Народ с радостью приготовился смотреть на поединок пацана с троллихой. Ибо сквернословие и жадность этой расы давно стала притчей во языцех. Но художник, на удивление окружающих, спорить не стал, а просто вытащил из теткиных пальцев лист бумаги, скомкал и бросил Фаркашу в руки.
– До свидания. Следующий!
– Ой, что ж деется на свете, люди добрые! Ограбили, как есть ограбили!
– Заголосила баба, не обнаружив листка в своей руке.
– Поганого завалящего листочка для бедной женщины пожалел! Гжеш, что стоишь! Ты разве не видишь, что мое бедное сердце разрывается от недоумения и обиды?
Муж, наконец, моргнул глазами и, тряхнув плечами, дал понять, что он не только слышит, но и видит стенания своей спутницы
– Три монеты?
– прохрипел он.
– Я выбросил лист.
– Объяснил Иржи.
– Ничего. Держи деньги, давай портрет.
Фаркаш быстро сунул скомканную бумагу обратно в руки Иржи.
– Вот!
– На ладони художника лежал помятый лист.
Одной рукой тролль взял бумагу, другой ссыпал деньги на этюдник. Потом взял портрет за край и дернул. Перед восхищенной публикой снова оказался идеально ровный лист. Народ захлопал, а тролль подмигнул ошарашенному Иржи и легонько пожал ему руку.
Потом он рисовал хихикающих девушек, купцов и их жен, дам с мелкими лохматыми недоразумениями под локтем и бабушек с зонтиками.
И вот, наконец, закончились листы. Народ, обсуждая новое развлечение, потихоньку расходился, прощаясь с мальчишками и непременно обещая прийти завтра. Когда вокруг хвойников стало совсем безлюдно, ребята с облегчением растянулись на камнях набережной. Голубое солнце уже закатилось, оставив царствовать своего желтого собрата. Море стало темно-фиолетовым, почти черным. Листья пальм насыщенно зазеленели, а под деревьями тень сгустилась и вытянулась. Становилось прохладно.
– Пойдем домой, Йожеф. Думаю, Марж и госпожа Ингра нас заждались, а Тони наверняка уже вернулся. Но какой все-таки потрясающий тут закат!
– Иржи сложил вещи, закинул за спину ящик, и они не спеша отправились в верхний город.
За ужином хозяин дома был приветлив, но несколько рассеян. Поэтому прислушался к разговору только тогда, когда домработница подала булочки и чай.
– Так как вы сходили?
– переспросил он невпопад.
Ребята немного помолчали, и Иржи в двух словах повторил то, что рассказывал десять минут назад.
– Значит, заработали сорок пять серебряных монет?
– Плюс мои пятнадцать.
– Похвастался Йожеф.
– Мне тоже кидали будь здоров!
– Значит, шестьдесят? Молодцы! Завтра пойдете?
– Да, только пораньше. Хочу написать утреннее море.
– А этюд покажешь?
– Он сохнет в комнате, Тони. Да и смотреть пока не на что. Я пока просто подбираю композицию и цвета. Когда пойму, чего хочу увидеть, то напишу картину. А после подарю ее тебе. Сможешь повесить в столовой и любоваться ей три раза в день.
– Я здесь задерживаюсь редко. Новое дело - и я опять в пути. Вот только госпожа Ингра...
Иржи засмеялся:
– Тогда зачем тебе картина? Мы лучше отдадим монетами! А ты купишь на них что-нибудь нужное или положишь в банк.
– Да у меня и так деньги есть.
– Отхлебнул чай Тони и надкусил конфетку с начинкой.
– О-о! Земляничная! Сладенькая!
– Когда женишься, поймешь, насколько их мало!
– Заметил Йожеф, тоже засовывая конфету в рот.
– Кислятина!
– Дружеское предупреждение опытного человека, да?
– Решил подтрунить над Фаркашем Тони.
– И все-то он знает! Ты сам-то хоть раз с девчонкой целовался?