Худший в мире актёр – 2
Шрифт:
Иосиф засмущался, но ему было приятно. Джек продолжил.
– Я, честно говоря, не в курсе, будет ли этот спектакль гениальным или паршивым, как сам Иосиф, но, как бы то ни было, давайте подарим этому режиссёру мотивацию и похвалим его. Повторяйте за мной!
– И-ди-от! И-ди-от!
Толпа в три сотни глоток подхватила:
– И-ди-от! И-ди-от! И-ди-от!
Сегодня городские кинозалы были более пустые, чем обычно по субботам. Наконец-то в городе началась интересная жизнь и можно обсудить что-то крутое. Пока Иосиф не ушёл, Джек поспешил добавить:
– Дамы и господа! Перед вами лотки с тухлыми яйцами! Просьба. Если режиссёр с крыши покажет большим пальцем вниз, тогда вы берёте яйца и бросаете в меня, пока они не кончатся. Для моего же блага, иначе он не будет удовлетворён этой пыткой и придумает что-то серьёзнее. Он же больной. А если он повернёт палец вверх, значит – пощада. И тогда бросание яиц – это уже нарушение конституции театральной площади. Кстати, здесь противозаконно ходить с грустными, как задница бабуина, лицами!
Толпа смеялась. Все ждали вердикта сидящего на крыше режиссёра.
Палец указал вниз, и желающие (их было чертовски много) похватали тухлые яйца и принялись швырять их в Джека. Со стороны это походило на фонтан, струи которого дугой летят к центру. Не для того куры старались на фермах, чтобы их яйцами бросались в артиста; но разговор совершенно не об этом. Абсолютно. Джек повернулся к столбу, чтобы ему не прилетело в лицо, и терпел прижигающие шлепки. Из тысячи яиц цели достигли около ста. На кандалы Джека сел ворон с чернейшим клювом и стал лакомиться яичницей-глазуньей. Хорошо, что глаза целы.
– Дорогие мои, спасибо! – По Джеку текли яйца.
Народ ему аплодировал. Сидящий рядом ворон, похоже, тоже был доволен.
– Друзья. Теперь мне нужен перерыв. Я должен буду испражниться. Прошу привести ко мне лилипута.
Иосиф распорядился – к нему прибежал лилипут. Он поставил трап на место. Джеку разрешалось два раза в день делать получасовые перерывы. В кабинете режиссёра плескался телефон. Иосиф, вернувшийся выпить кофе, поднял трубку.
– Что за вакханалия происходит у вас на площади? – это был министр культуры.
Иосиф не напрягался и разговаривал по-приятельски:
– А, это развитие культуры в самом лучшем смысле. И бесплатно, кстати.
Из окна министерства, как заячьи уши, торчали два ботинка. Это министр сложил вашим раскосым взглядом на подоконнике.
– Продолжайте развивать культуру. Мне нравятся всякие странные штуковины. Очень интересно. Я бы с радостью сам погулял по площади, лет пятьсот не видел такого зрелища. Я почему спрашиваю. Мне звонил министр культуры мира и сказал, что до него дошли вести о вашей вакханалии. Я говорю, что не вопрос, сейчас узнаем. Вот, узнал, спасибо, передам ему.
– Вас понял, – ответил Иосиф.
– Люблю работать с профессионалами. Как дела, мой лысый друг?
– Несмотря на мои скошенные волосы вашим раскосым взглядом, приходится блуждать в джунглях невероятнейших курьёзов.
– Недурственно, весьма недурственно. Ну ладно, всего доброго. Главное, чтобы этот артист не призывал сместить царя.
– Такого не произойдёт. Цари уже давно в прошлом.
– И то верно. С тобой, дружище не поспоришь, мать твою.
– Твою мать.
– Нет, твою.
– Твою.
– Вот и поспорили. Блестящий вы персонаж моей биографии, – сказал министр.
– И вам того же.
Министр был, на самом деле, серьёзным человеком. Просто он развлекался во время обеденного перерыва, разбавив кофе-брейк разговором с другом. Человек без юмора менее эффективен в делах. Он причёсывался, как Ретт Батлер и носил красивые недлинные усы, что говорило о его вкусе. Рубашку предпочитал белую в синеватую полоску и большим воротником, а сверху принципиально надевал коричневый вельветовый пиджак. Иногда он покуривал трубку. Но не из-за тяги к курению – он презирал эту привычку – а из-за качества своего портрета. Без трубки он был не так симпатичен – всё равно, что пароход без дымовой трубы – чёрте что.
Тем временем карлик собирал с народа деньги. Их они с Джеком делили на двоих. Проверить честность карлика возможности не было. И навсегда останется загадкой: обманывал ли карлик? Он проложил в толпе великанов коридор, поставил лестницу и сказал:
– Ваше величество, можете спускаться.
Джек спускался по трапу, удовлетворённый произошедшим. Во всём этом, конечно, отсутствовал смысл, но и бессмыслицы не было. Единственное – он сам себя не узнавал, будто воспарил и перестал себя наказывать переживаниями. Карлик протянул ему руку, но, поняв, что это лишнее, принялся разгонять людей с дороги к главному входу в театр.
– Не расходитесь! Антракт полчаса. Антракт полчаса! Не расходитесь.
Половина толпы разошлась, но это не помеха. Придёт другая половина. В Гольфстриме – не всегда одна и та же вода. Джек и карлик вошли в фойе. Коротышка слегка стеснялся и посмотрел вверх на Джека, как впервые на отца своей невесты.
– Ты такой талантливый мужик, – сказал он.
– Как тебя зовут? – спросил Джек, капая желтками яиц на узоры каменной плитки портретного фойе.
– Как это “как”? Разве непонятно? – в нём не умещалась возможность существования такого вопроса.
Джек испугался искренности своего помощника.
– Непонятно, ты уж извини.
– Меня зовут Карл, – каркнул карлик. – А от того, что я небольшой, в учебниках истории меня называют карликом. Прошу не спрашивать о моём возрасте. Это было бы ещё более бестактным.
Продолжать диалог было невозможно. В общем, Джек, закованный в деревяшки, стоял у зеркала на полстены и смотрел, как его одевает и зашнуровывает карлик, то запрыгивая на скамейку-банкетку, то спрыгивая с неё, как заяц. Он справился шустро и гордился своей работой. Грязную одежду обещал отдать в прачечную за счёт Джека – с заработанных на площади денег. Ещё он купит ему еды, и тот поест в следующий перерыв. Сейчас на это нет времени. Джек лишь выпил немного воды и сходил в туалет. И вытащил ключ из куртки, припрятав его за портретом Иосифа на стене.