Хуррит. Книга первая

Ивар Рави

У меня никогда не было ненависти к украинцам, прекрасно понимал, что братский народ оказался заложником у своей недальновидной власти. Помню, когда был Майдан, приведший к отстранению Януковича от власти, даже тогда, будучи школьником, доказывал, что таков выбор братского народа. Но одного я не понимал – как украинцы, выбравшие европейский вектор развития, не дали выбрать свой вектор населению Крыма и восточным областям. Ведь если ты ратуешь за право самоопределения, чего так рьяно добивались участники Майдана, нельзя отказывать в этом праве жителям страны, чьи взгляды идут вразрез с вашими.

Потом было долгое противостояние самопровозглашенных республик с центральной властью Украины. И несмотря

на призывы населения республик, Россия долгое время не вмешивалась, считая все происходящее внутренним делом самих украинцев. И лишь когда позиция Киева стала откровенно враждебной, а все надежды на мирное урегулирование были исчерпаны, лишь тогда Россия начала спецоперацию. Я давал присягу защищать свою страну, как давали ее и украинцы по ту сторону фронта. Понимая, что каждая сторона считает только себя правой, старался избегать яростных споров, будучи уверен, что по первому зову страны встану на ее защиту. И этот зов пришел – иностранное оружие стало угрозой не только военным самолетам, даже гражданские самолеты могли попасть под его облучение. И если на базу приехал заместитель министра обороны – ситуация была серьезней некуда.

В Украину въехал на пароме из Грузии – это был самый удобный путь в Одессу. Три дня я анализировал и осматривал участки под свой бизнес – по легенде моя фирма занималась изготовлением амуниции. А я, Ткачук Эдуард, присматривал место для развития бизнеса, чтобы помочь украинскому народу в правом деле. «Легенда» работала великолепно – градус ненависти к братскому народу был так высок, что с первых слов меня считали в доску своим.

На четвертый день пребывания в Килии мне удалось увидеть отдельную линию электропередач с изолированным кабелем солидного сечения. Кабель уходил внутрь двух трехэтажных построек – со слов специалистов ГРУ, радиочастотная станция нуждалась в огромном количестве энергии.

Каждую ночь, ровно в 11 часов, происходила имитация воздушной атаки по Килии – вой сирены и обесточивание важных объектов нужно было для проникновения за периметр. Этот вариант был продуман еще на подмосковной базе. И на четвертую ночь в городе я решился – выждав момент начала сирены и обесточивания периметра, благодаря физической подготовке перемахнул через забор и пристроил маячок в паре метров от железной двери двухэтажного здания, куда входил кабель. Мне даже удалось вернуться за периметр, когда в упор наткнулся на военный патруль. Помню, что ударил первым, и толпу солдат, ринувшихся на меня. Видимо, пропустил удар сзади прикладом – затылок раскалывался от пульсирующей боли.

Пришел в себя уже в этом помещении, похожим на допросную времен Октябрьской революции. Если маячок исправно работает – наши уже получили сигнал, и можно с минуты на минуту ожидать удар по секретной базе.

Измотанный, я даже умудрился заснуть в этой позе бабочки, пришпиленной к стенке, не услышал, как в замке проворачивается ключ. Разбудил меня тычок в лицо:

– Пришло время умирать, москаль!

Я не знал, что гориллы умеют разговаривать, но это был не сон – вчерашняя горилла-мучитель довольно скалилась, упиваясь моим беспомощным положением.

Глава 2

Ждали важную шишку или меня собирались предъявить журналистам. Ничем иным не объяснить, как с меня теплой водой смывали следы крови, повели в туалет, даже помогли помочиться. От наручников на руках остались багровые следы – пригласили сухопарого врача в очках, который смазал мои синяки вонючей мазью. Я по-прежнему был одет в свой черный спортивный костюм «Найк» и кроссовки «Асикс». На улице было пасмурно – на плечи мне накинули камуфлированную куртку, пока вели к припаркованному автомобилю. Наручники на руках сменила стяжка – если не напрягать руки,

переносится такой вид иммобилизации намного легче. Посадив в машину, надели на голову черный мешочек, словно террористы, везущие заложника на казнь. Все это происходило в абсолютной тишине – моя просьба выпить воды тоже была удовлетворена.

Ехали недолго, минут пять, и машина въехала во двор, где с головы сняли мешок. Обычный типовой двор казенных учреждений времен Союза – будка часового, антитаран, серое штукатуренное трехэтажное здание.

Предъявив удостоверение, мои сопровождающие провели меня по лестнице на второй этаж и остановились перед табличкой: Служба безпеки України, слідчий Штик М.Г.

– Увійти, – прозвучало на осторожный стук. Внутри кабинет не соответствовал аскетичному виду самого здания. Хорошая мебель, кулер в углу, шкаф, заполненный бумажными папками и парой книг, угловой диван с журнальным столиком. Качественный ковролин на полу, заглушавший шум шагов. Сидевшему за столом мужчине было примерно лет пятьдесят. Он напоминал киноактеров – импозантный брюнет с первыми седыми волосами на висках. Одетый в дорогой костюм, мужчина пах хорошим парфюмом, поигрывая сигарой в руках.

– Проходите, садитесь – палец с перстнем указал на подобие кресла, и в сравнении с креслом хозяина это была просто табуретка, такие были в ходу еще в начале нулевых. Табуретка, или пародия на кресло, должна была подчеркивать никчемность сидящего на ней, где надо было сохранять равновесие, не расслабляясь ни на секунду.

– Свободны, – обратился хозяин кабинета на русском к моим провожатым. Когда за ними закрылась дверь, он сцепил руки перед собой. Пристально рассматривая меня, как восьмое чудо света. Пауза затянулась, прежде чем хозяин кабинета прервал молчание:

– Штик Микола Геннадьевич, оперативный отдел контрразведки, – украинец сделал паузу, давая мне ответить.

– Ткачук Эдуард Сергеевич, бизнесмен.

– А может, Найденов Артур Владимирович, офицер ГРУ с отличием закончивший военную академию? – Штик усмехнулся при виде моего лица – при всем моем самообладании меня поразила его информированность.

– Да-да, молодой человек, у нас очень хорошие осведомители, и мы работаем не хуже вас, – откинувшись на спинку кресла, украинец наслаждался произведенным эффектом. Пока Штик выдерживал театральную паузу, мой мозг лихорадочно работал: сомнений не было, в нашем ведомстве работал крот. То, что я отправляюсь на задание, знал очень ограниченный круг людей. Я вспомнил слова генерал-полковника – говорить обо всем, давать любую информацию, кроме непосредственного задания.

– Вы правы, я Найденов, – меня всегда раздражала моя фамилия, но мне ее дали в детском доме, потому что корзинку со мной, двух месяцев от роду, обнаружили перед самой дверью. В корзинке лежала солидная пачка денег и клочок бумаги, где было написано Артур Владимирович. Имя и отчество мне оставили, а вот фамилию дали с легкой руки санитарки.

– Есть два варианта нашего диалога, – Штик отрезал кончик сигары и, шумно выдыхая, раскурил ее.

– Первый путь – вы проявляете максимум уважения к своему коллеге, пусть и из вражеского стана, и мы, соответственно, ведем себя так же. И второй путь – вы врете, пудрите мне мозги, виляете. Я теряю время, вы теряете возможность на обмен. А по нашему законодательству, шпионаж – тягчайшее преступление, и срока меньше 25 лет вы не получите. Вот и подумайте, нужно ли вам провести всю жизнь за решеткой, чтобы выйти на свободу, если доживете, конечно, старым и больным человеком? Я противник силового допроса, офицеры ГРУ к этому готовы, сам знаю. Но есть много методов узнать правду – от полиграфа до сыворотки правды. Беда в том, что сыворотка только в Киеве, а вот полиграф у нас имеется.