ХВ. Дело № 2

Батыршин Борис Борисович

— «Сануссию». Газеты надо читать. — Татьяна высокомерно вздёрнула подбородок, сделавшись на миг ужасно похожей на учительницу-«химичку» из школы в коммуне. — Ещё летом в «Правде» была большая статья о народно-освободительной войне ливийского народа против итальянских фашистов. Я, если хочешь знать, по ней даже политинформацию у нас в отряде делала! А вам, товарищ… — она повернулась к Марио и смерила его гневным взглядом, отчего тот как-то сразу усох, — стыдно показывать своё неверие в революционный порыв угнетённых масс! А ещё, называется, сотрудник органов…

…Ну что тут скажешь? Одно слово — комсомолка…

Кроме сабли, на теле вожака нашлось и другое оружие — через плечо был перекинут ремень итальянского кавалерийского карабина с ложем, расщепленным пулей, на боку висел «Маузер» в деревянной кобуре-прикладе. Я снял его, извлёк из коробки — и сразу понял, что ошибся: на самом деле, никакой это не «Маузер», а его испанский клон, «Астра» модель 902» — с неотъёмным магазином на 20 патронов и переводчиком режимов ведения огня. Из-за длинного магазина, торчащего вниз перед спусковым крючком, оружие получилось несколько неуклюжим — я прикинул, что стрелять из него с одной руки, пожалуй, будет не слишком удобно. А вот если пристегнуть кобуру и вести огонь очередями, как из пистолета–пулемёта, взяв левой рукой за удлиненный магазин — тогда дело совсем другое, будет, пожалуй, не хуже, чем давешняя «беретта». А то и лучше, учитывая мощный патрон калибра 7,63.

Я перекинул кобуру с «Астрой» через плечо и, повозившись, снял с шеи бербера кожаную перевязь-бандольер с полудюжиной кармашков под «маузеровские» обоймы на десять патронов каждая. Ну вот, ещё один достойный экспонат в мою растущую коллекцию огнестрела…

[1] (англ. ) — «На каждый ваш вопрос у нас найдётся ответ:У нас есть пулемёт, а у вас его нет!».

Хилэр Беллок, 1898 г.

III

— Эй, ragazzo[1], граппы!

Официант — маленький, чернявый уроженец Сицилии, подскочил на зов. Ловко обмахнул салфеткой стол и выставил стопку — меленькую, толстого зеленоватого стекла, формой похожую на снарядную гильзу.Джино презрительно покосился на сосуд.

— Нормальных тульпанов[2] в этой дыре, конечно, нет?

Сицилиец развёл руками и скорчил виноватую физиономию — — Откуда сеньор капитано? Мы с вами не в Неаполе и даже не в Палермо…

— Верно, мадонна мия… — пилот покачал головой. — Первое, о чём забываешь в этой ливийской дыре — это о хороших манерах.

— Вы правы, сеньор капитано, как вы правы! — услужливо поддакнул официант — В этой кантине даже офицеры хлещут граппу стаканами, а не дегустируют маленькими глоточками, как это заведено у благородных сеньоров! Воистину, с тех пор, как к власти пришли эти Camicie nere, мир катится в тартарары!

Джино кивнул. Camicie nere, «чернорубашечниками» или «сквадристами» называли отъявленных сторонников Муссолини, из которых состояли вооружённые отряды Национальной фашистской партии. Мало кто осмеливался открыто выказывать недовольство этими громилами — однако здесь, в Ливии, на задворках мира, людей трудно чем-либо испугать. Тем не менее, чернявому официантувсё же стоит быть поосмотрительнее — мало ли до чьих ушей долетит его беззаботный трёп?

— Ну, ладно… — капитан помотал головой, отгоняя неприятные мысли.
– Давай, лей — или мне так тут и подыхать без капли спиртного?

Официант осуждающе посмотрел на посетителя — а ещё пилот, казался таким культурным! — и забулькал бутылкой, наполняя стопку.

Поводов для того, чтобы напиться, у капитана «Реджиа Аэронаутика»[3], Джино Риенцо имелось в избытке. Ветеран Великой войны, награждённый золотой и серебряной медалями «За воинскую доблесть», многочисленных схваток в воздухе в австрийскими гидропланами и сам налетавший над Адриатикой не один десяток тысяч миль, уже третий день, как пребывал в глубокой депрессии — что вообще-то уроженцам Италии не свойственно. Служба в Ливии надоела ему хуже горькой редьки, отношения с начальством, готовым вылизывать задницы любому чернорубашечнику, присланному на роль политического надзирателя, упорно не складывались — отчего он до сих пор ходил в капитанах, тогда как иные его однокашники давно вышли в полковники. К тому же, сбрасывать газовые бомбы на пустынные оазисы да утюжить с воздуха пулемётами шатры очередного племени, наказывая за поддержку повстанцев шейха Омара — занятие, не прибавляющее самоуважения, таким не похвастаешься в приличном обществе…

Джино давно бы уже дезертировал, плюнув и на звание, и выслугу лет — благо, двоюродный брат, живущий в Америке, давно зовёт к себе. Но не хочется начинать на новом месте с пустыми карманами — всю жизнь он рассчитывал только на себя и не собирался изменять привычкам. Тем более, что ведь есть, что унести с собой в клюве — спасибо войне, дала шанс, и он его не упустил. Но сделать это в одиночку никак не получится, нужен помощник, на которого можно положиться. А где его взять, если в «Реджиа Аэронаутика», как и повсюду в итальянской армии, процветают доносительство и слежка всех за всеми? Нет, тут нельзя пороть горячку — лучше выждать, подобрать подходящего человека, и лучше не одного. И вот тогда, тогда…

Джино, размечтавшись, опрокинул стопку с граппой, невольно подражая тем «бескультурным» посетителям кантины, о которых с таким осуждением отзывался чернявый официант. А что? Полётов на завтра не назначено, его самолёт стоит с разобранным двигателем — и простоит не меньше суток. Так что, можно с чистой совестью напиваться — а если кому-то это не понравится, то хорошая потасовка вполне поможет сбросить нервноенапряжение. Мадонна видит, что в этом капитан Риенцо нуждается сейчас, как ни в чём другом.

— Джино, дружище, ты ли это?

Риенцо поднял голову — и поперхнулся от неожиданности граппой. В дверях заведения стоял ни кто иной, как Джотто Мелацци, старый приятель, с которым они были знакомы ещё со времён Великой Войны — и которому он, капитан Риенцо был кое-чем с тех пор обязан. Сущим пустяком — своей жизнью, точку в которой вполне мог поставить тогда метко выпущенный снаряд, благо, целить со стоящего на якоре броненосца по неподвижному гидроплану, изображающему из себя подбитую утку, было одно удовольствие. С тех пор, с октября семнадцатого, они не раз встречались, каждый раз закатывая по этому случаю шумные дружеские пирушки. В последний раз такая, помнится, состоялась пару лет назад, в припортовом кабачке Пирея, куда Джино попал по делам службы — как раз тогда греческое правительство вело переговоры с итальянцами о покупке новых летающих лодок, и капитану Риенцо поручено было совершить демонстрационный перелёт из порта Таранто в греческую столицу. Там он и встретил Джотто, сбежавшего из Италии из-за каких-то политических неурядиц, и обосновавшегося на противоположном берегу Ионического моря.

— Джотто, старый вastardo, тебя ли я вижу? Откуда ты здесь взялся, фильо дu путана?[4]

— Можно подумать, ты ублюдок молодой! Поправь, если я ошибаюсь — когда мы напились в той греческой дыре, ты был старше меня на верных два года?

— Так и есть, дружище, так и есть… — Риенцо махнул рукой, подзывая официанта. — Граппы моему другу, и неси сразу бутылку, чтобы нам не надрывать глотки каждый раз. И рыбы, рыбы жареной подай — у них тут отлично готовят золотую макрель, пальчики оближешь…