Хвостатые, мохнатые, четвероногие…
Шрифт:
К супруге в «собачий» магазин (она там некоторое время работала продавцом) приходил один деревенский житель подбирать шлейку на «кавказа», который у него вместо ослика. Запрягает в телегу и возит сено и другую поклажу. Мужичок тот собакой был очень доволен. Так что наш народ выгоды своей не понимает. Заводят йоркширских терьеров и мопсов, без всякой пользы…
Один знакомый поведал мне грустную историю о том, как его со всеми потрохами выдал любимый доберман. Каждый день, выводя собаку на вечернюю прогулку, он первым делом шел в рюмочную, брал 150 грамм водки и бутерброд с колбасой. Сам закусывал одним хлебом, а колбасу собаке отдавал. После этого приятного зачина, собственно, и начиналась прогулка. Однажды хозяина отправили в командировку,
В старые добрые времена, помню, дома в деревнях не закрывали. Так, вставят щепочку в пробой, и никто по домам не лазил. А уж чтобы картошку подкапывать или лук мешками воровать, такого и представить никто не мог. Многое с тех пор изменилось. Но потребность поесть и выпить никто, к сожалению, не отменил. И пошла по деревням волна воровства. Тащат теперь всё: проволоку с заборов, проводку, бочки и даже ложки с вилками — это как цветмет. Картошку, лук, чеснок — на продажу.
Как-то приезжаю я в наш деревенский домик и вижу: сидит моя мама грустная на грядке и лук стрижет.
— Что, — спрашиваю, — случилось?
— А ты посмотри, какую нам поляну подрыли, — отвечает мама.
Посмотрел я, и действительно: картошки подпортили много. Не столько вырыли, сколько затоптали. Что тут поделаешь? Выход один — надо охранять. Съездил я домой за Даркой. Три раза обвел ее вокруг огорода и сказал:
— Вот наш участок, его надо охранять.
Она уяснила всю важность момента и отнеслась к работе весьма серьезно. Южаки иначе не могут.
На дворе глубокая августовская ночь, я сижу на крыльце. В левой руке у меня поводок, в правой — вилы. Сидим, ждем. Я уже засыпать стал, как Дара дернула поводок и пошла, я — за ней. Во тьме ориентируюсь по белой собаке. Она, думаю, тропинку всё-таки видит. Вышли на огород, оба молчим, как партизаны, и вдруг слышу шебуршение впереди и топот удаляющихся шагов. Мы, не меняя шага, идем, как на прогулке. Дара не лает, я вилы на плечо положил и тоже молчу. Проводили мы их до межи, остановились. Стоим, слушаем. Где-то впереди в темноте переговариваются шепотом. Мы стоим, ждем, молчим. Даркино молчание мне очень понравилось. Она — хвост кольцом, к драке готова, но себя не выдает, хочет сюрприз сделать. Минут десять мы постояли, послушали, свежим воздухом подышали. Впереди всё стихло: заподозрив опасность, ушли ночные гости. Я поводок чуть дернул: «Пойдем, Дара, домой». Она возражать не стала, развернулась и пошла. Слева — луковые грядки, справа — картошка. Ботва высокая, а около что-то валяется. Я сначала думал: кто-нибудь затаился, но потом смекнул, что собака-то мимо чужого человека не пройдет. Ткнул я это серое вилами. Шуршит. Мешок с луком. Закинул я его на плечо, и пошли мы к дому.
— Вот, мама, добрые люди помогли нам лук выдергать и даже в новый мешок его сложили.
Мама только руками всплеснула.
Больше воры нас не тревожили.
В любой сфере деятельности, какую ни возьмите, есть профессионалы, любители и дилетанты. Кинология — не исключение. Всё бы хорошо, и я не против такого деления, но… Чем ближе я сталкивался с «собачатниками»-профессионалами, грусть и непонимание охватывали меня всё сильнее и сильнее. На поверку профессионалы оказались совсем не «собачатниками» в том добром понятии, что создалось у меня изначально. Ведь «собачатник» должен знать и любить свою собаку. Нет, профессионалы собак знают, спору нет, а вот любят они исключительно перспективных собачек, с которых можно поиметь денежную перспективу. Идет постоянная погоня за званиями, титулами, деньгами.
Профессионалы — это дельцы от кинологического бизнеса. Идет мода на «кавказов»? Ротвейлеров, догов за борт. Пришла мода на «азиатов»? Вперед! В Туркмению, вылавливать по кишлакам оставшихся алабаев.
Мне всё-таки ближе те люди, которые любят своих собак. Пусть неказистых, пусть без медалей, но самых хороших, самых преданных, самых душевных. Из эпизода, который комментирует это, появился мой рассказ «Девочка».
Мы шли по Юго-Западу с собаками, и к нам подошел невысокого роста худощавый и пьяный парень.
— Эт у вас девочки? — спросил он слегка заплетающимся языком.
Собаки насторожились. Мы взяли их на короткие поводки.
— Девочки, девочки.
— У меня тоже девочка была. Такая же.
К таким заявлениям мы уже привыкли.
— В Афгане, — продолжил свою мысль парень. — Афганская борзая. Душман на меня, а я автомат потерял. Тут она за меня ответила, моя девочка. Я как раз успел автомат подхватить. Тут уж я за нее ответил. Когда домой уезжали, хотел ее взять, но не разрешили. Такая девочка была!
Теперь вот жалею. Надо было раскрутить, расспросить парня. Но он был пьян, а мы с собаками, так что разговора не получилось. Этот случай долго хранился в мой памяти, пока однажды, десять лет спустя, я не проснулся среди ночи с четким ощущением этого рассказа. В нем нет тонкостей, нет мелких деталей, нет звучных эпитетов. Это не главное. Здесь просто случай. Отношение человека к собаке. И собаки к человеку.
У нас в городе было несколько постоянных мест выгула, где мы, как правило, встречались с одними и теми же собаками и их владельцами. Пока собачки резвились, мы болтали о том о сём. Надо сказать, в ту пору в городе была солидная собачья тусовка. Отдел информации, то есть сарафанное радио, и тут был на высоте. Если что-нибудь случалось на одном конце города, то на следующий день об этом говорили уже на противоположной окраине. «Ой, а вы слышали, вчера на бульваре Лорд с Джеком подрались? Лорд Джеку пол-уха откусил. Совсем. А Норд — прыг, хвать, и проглотил чужое ухо. А у ротвейлера Бима два сантиметра языка отвалилось! Не болел, ничего. Просто отвалилось и всё».
Наша Дара тоже однажды попала в сводку новостей. Случилось это так. Супруга гуляла с ней в детском парке. Там заброшенный пруд, как, впрочем, и сам парк. У пологого берега, там, где мелко, пруд зарос ряской. Дарка (тогда еще молодая), бегая с другими собаками, так увлеклась, что не заметила границы между почвенной травкой и ряской. Ну и со всего разгона въехала в это болото. Зрелище было впечатляющее. Получился очень интересный серо-буро-зеленый монстр. Длинная шерсть грязными сосульками торчала во все стороны. Настоящая кикимора. Она и сама по этому поводу очень сильно расстроилась. Мы ее, бедняжку, целый час отмывали. На следующий день решили пойти в другой парк, где нет прудов. Пришли, поздоровались с другими собачатниками, а нам тут же вопрос задают: «А это не ваша ли собачка вчера так удачно в пруду искупалась?» Я только головой мотнул: оперативно работают информаторы.
Возился я как-то во дворе. Дети гуляли здесь же. Подошли они ко мне и лепечут: «Клуши, клуши». Я затылок почесал, но понять ничего не могу: какие еще «клуши»? Надо сказать, что в три года у детей собственный, ими изобретенный язык, к нему надо привыкнуть. То и дело возникают новые слова. Например: «гога» — это горка, «пиня» — это печенье, «киф-кифка» — это конфета и так далее. «Какое, — говорю, — вам клуши?» Они мне знай свое в два голоса твердят: «Клуши, клуши». Никак я их понять не могу. Стало быть, новое что-то придумали. «Ладно, — говорю, — не можете объяснить, так хоть покажите». Взяли они меня за руку и повели к Лушкиному вольеру. Подвели к двери и опять лепечут: «Клуши, клуши». Тут-то я понял, что они просто хотят к Лушке. Впустил я их в вольер, запер за ними дверь и занялся своими делами. Через некоторое время смотрю: вольер пустой — ни детей, ни собаки. Вот это фортель! Если они ее на улицу вывели… Кинулся я к вольеру: крючок на месте. Странное дело получается. Тут один из конуры вылезает, за ним второй, а потом и собака. Подходят ко мне и довольно так сообщают: «А мы к Лушке в гости в ее домик ходили». А ведь конура для собаки — самое святое, и то, что Лушка пустила мальчишек к себе в гости, говорит о безграничной любви ее к моим детям.