I'm a slave for you
Шрифт:
– Здесь каждому есть место. Позволь мне помочь тебе, Гермиона.
– Нет! Не подходи ко мне! Стой на месте! – взревела девушка, приподняв руки. – Ты мерзкий слизняк! Ты не можешь никому помочь! Ты умеешь только ненавидеть, убивать, разрушать… Я ненавижу тебя!
Юноша замер от неожиданного всплеска эмоций собеседницы. Слизеринец сжал кулаки от злости, но смолчал, проглотив обиду. «Как она смеет!? Я вытащил ее из борделя, выделил ей отдельную комнату, всего один раз ударил эту дрянь… Нет, грязнокровка, ты за это ответишь. Ответишь за все мои старания своими», – подумал он.
Драко резко двинулся на испуганную Гермиону…
– Не смей мне перечить, грязнокровка! – выкрикнул Драко ей прямо в лицо.
Юноша замахнулся, готовясь ударить девушку. Гриффиндорка инстинктивно закрыла глаза, ожидая шлепка. Ладонь Малфоя остановился в паре миллиметров от щеки Гермионы… Боже, как же приятно, что она его боится. А этот рефлекс… Ох, поганая ты грязнокровка… И почему он хотел защищать ее? Гораздо приятнее, когда девчонка боится, когда трясется в страхе, когда бежит и прячется в самом темном углу, лишь бы спастись, укрыться на пару секунд. Ощущение власти, ощущение собственного величия захватило тщеславного юношу.
Слизеринец подхватил девушку под поясницу и резко развернул спиной к себе. Одно ловкое движение и простынь, в которую она завернулась, упала на полусгнивший деревянный пол. Гермиона открыла рот, чтобы выкрикнуть что-то, но Драко опередил девушку, запустив в нее два пальца. Он аккуратно провел вдоль ее белых зубов. Гриффиндорка попыталась укусить нахального юношу, но Малфой больно сдавил ее челюсть.
– Не дергайся, – прошептал он.
Драко нежно, но властно поцеловал Гермиону в висок, затем спустился к нежной шее девушки, покрывая ее теплыми влажными поцелуями. Пальцы юноши бегали по стройному телу рабыни, щекоча ее истерзанные нервы. Она такая мягкая, такая сладкая в его ладонях… Гриффиндорка вся сжалась от стыда. Снова. Он делает это снова. Целует ее, касается, овладевает ее телом, закрадывается в ее голову…
Силы девушки иссякли. Она не сопротивлялась, не пыталась противиться. Пальцы Драко заставляли Гермиону покрываться мурашками, испытывать сотню новых ощущений. Страх смешивался с отголоском желания… Но чего она желает больше? Ощутить мимолетное наслаждение от его ласк или получить долгожданную свободу выбора, свободу мысли, действия?
Юноша провел тыльной стороной ладони по груди Гермионы. Осторожно, дразня, он прошелся языком вдоль ее шеи, пока не добрался до плеча. Руки начали массировать ее небольшую грудь, гладить нежную кожу бесконечно чувствительного живота.
Драко показалось, что тело девушки чуть расслабилось, словно поддалось ему. В животе скрутило узел. Он начал приятно тянуть, ныть и заставлять юношу сгорать от желания. Малфой потянулся к шее и ослабил галстук. Затем он стал медленно расстегивать пуговички на рубашке, черной, как и костюм. Мгновение, и юноша остался в одних штанах.
Гермиона услышала, как молния на брюках Драко поехала вниз, точно молния расплылась по небу, предвещая грозу. «Нет, так нельзя! Только не здесь», – подумала гриффиндорка.
– Остановись, Драко, прошу тебя, – взмолилась она, стараясь отодвинуть его руки от своей груди.
Юноша не хотел слушать, не желал мириться с ее мыслями. Желание
Гриффиндорка вновь попыталась высвободиться, но все тщетно. Сильные руки юноши держали Гермиону очень крепко, не давая вырваться, вздохнуть без разрешения… Девушка закусила губу, пытаясь сдержать плач.
Малфой нежно гладил спину девушки, спускался к «заветному» месту, оставляя за собой дорожку из тянущих поцелуев. Длинные тонкие пальцы юноши легли на половые губы Гермионы, слегка поглаживая их. Он начал потихоньку проникать внутрь девушки, постепенно набирая темп, становясь настойчивее, злее.
Гриффиндорка начала извиваться в руках Драко, пыталась сбежать, отдалиться. Ее дыхание участилось, а бедра начали слегка ощутимо покачиваться в такт движениям юноши. В ее «новой» жизни так мало тепла, так мало приятного. Даже мимолетное наслаждение, принесенное заклятым врагом, манило, словно теплый солнечный луч в царстве тьмы.
Гермиона, словно очнувшись ото сна, вновь начала яро вырываться и пихать Драко ногами. Она выгнулась и укусила руку слизеринца, лежащую на остром плече девушки… Кровь брызнула из раны слишком быстро…
Слизеринец отпрянул от «подруги», разглядывая раненую ладонь. Жилка на его шее заходила, предвещая беду. Драко вновь разозлился на Гермиону. Юноша поднял ладонь и ударил девушку по щеке, затем снова и снова, пока мог чувствовать злость, растущий в груди гнев…
Он вновь повернул ее спиной к себе, гораздо резче, чем рассчитывал. Драко буквально впечатал девушку в шаткий гниющий алтарь. Лицо Гермионы оказалось на одном уровне с лицом человека, распятого на кресте. Их глаза встретились. Деревянные глаза мужчины осуждающе глядели на нагую гриффиндорку, заставляя все ее тело покрываться мурашками, краснеть от стыда. Этот взгляд пугал, внушал страх и трепет, олицетворял немой укор… Глаза девушки наполнились слезами.
– Я пытался быть нежным, тварь! Я хотел, чтобы это случилось по-другому, – закричал Драко.
Он нетерпеливо схватил девушку за ягодицу и, придвинув к себе, резко вошел в полную длину, не позаботившись ни о смазке, ни о желании партнерши. По телу Гермионы прокатилась боль, вытесняя все остальные чувства… Ее точно окунули в горячую воду, пропустили по венам разряд… Никакого страха, никакого стыда не осталось. Лишь боль.
– Я пытался помочь тебе!
Драко сделал глубокий толчок, заставив Гермиону всхлипнуть от боли, он толкнул ее вперед так сильно, что пальцы на ногах ее хрустнули… Боль вновь шевельнулась в животе, заворочалась, подобно капризному ребенку. Пальцы Драко больше не были нежными… Он не ласкал ее, просто брал свое, использовал рабыню по ее прямому назначению.
– Ты мне ответишь, грязнокровка. За все ответишь… Я научу тебя быть покорной! Я научу тебя подчиняться! – кричал он.
Юноша вколачивался в нежное тело гриффиндорки, заставляя ее все ниже прогибаться под собой, все громче стонать, все сильнее плакать… Каждый толчок отдавал неимоверной болью, будил дремавшие под кожей нервы. Каждый крик разрубал шаткую тишину церкви, прокатывался режущим эхом по всему помещению, разгоняя таящихся в тени мышей. Толчок, толчок, толчок, толчок. Снова и снова. Каждую секунду – новое движение. Все болезненнее, все глубже.