И Будда – не беда!
Шрифт:
– Тут начальство, – заявил он и стремглав присоединился к своим товарищам.
– Ни хрена себе, вот это у них офис, – хмыкнул Сеня, подойдя к колодцу, напоминавшему просто дыру в земле, и нагибаясь над ним. – Ау! Есть дома кто-нибудь?
– Нет никого, – послышался в ответ глухой голос.
– А кто же тогда говорит со мной? – усмехнулся Рабинович.
– Кто-кто! – недовольно проворчали снизу. – Автоответчик. Вот кто!
– Что, пошутить любим? – рассердился кинолог, и без того успевший устать за суматошный день. – Сейчас вместе пошутим! – И Сеня повернулся к друзьям. –
– Сень, может, не надо? – проговорил осторожный Попов. – Хрен знает, кто там может быть, а мы тебе в случае чего и помочь не успеем.
– В натуре, Рабин, тебе-то туда зачем лезть? – тут же поддержал криминалиста омоновец. – Если надо рыло начистить, так это по моей специальности…
– Мы не на базаре, чтобы торговаться, – отрезал Семен. – Присмотрите тут за этими мартышками, чтобы не шалили, а я вниз спущусь. – А затем повернулся в сторону бандерлогов и рявкнул: – Лиану мне! Быстро. И подлиннее.
Приказание было выполнено со скоростью курьерского поезда. Все бандерлоги прыснули с забора, и через несколько секунд Сеня был завален лианами точно так же, как недавно Попов цветами. Бандерлоги от своей исполнительности пришли в восторг и такую скачку по стенам устроили, что одна из них не выдержала и обвалилась. Грохот был впечатляющим, а следом за ним из колодца раздался истошный рев. Обезьяны мгновенно утихли, а некоторые из них метнулись к провалу в земле.
– Что происходит? – донесся оттуда глухой голос.
– Стена упала. Случайно, – пришибленно ответили бандерлоги.
– Так, значит, говоришь, дома никого нет? – поинтересовался Рабинович, вновь нагибаясь над краем колодца.
– Неприемный день у меня сегодня. Отвали, – раздался тот же голос. – И вообще, в ближайшие пару сотен лет можешь даже не показываться.
– Как скажешь, – зло согласился кинолог и, обвязавшись вокруг пояса лианой, приказал Жомову спускать себя в дыру.
Опускаясь вниз, Сеня понял, что если это сооружение и было когда-то колодцем, то стены его обвалились совсем. Даже никаких признаков боковой отделки не наблюдалось, зато корней из земли торчало более чем достаточно. Рабинович то и дело цеплялся за них кителем, брюками и кобурой, не переставая ругаться. И каждый раз, когда кинолог крыл матом корни, Андрюша Попов наклонялся над провалом и спрашивал, не пора ли Рабиновича поднимать. После третьей попытки и Андрей получил свою порцию ругани и больше не показывался над провалом.
Наконец ноги Рабиновича коснулись твердой поверхности, и он огляделся. Сеня находился в каком-то подвале, отделанном камнем, а прямо под ногами – мама дорогая! – валялись россыпи золотых монет, украшений, драгоценных камней и инкрустированного холодного оружия. Сеня, никак не ожидавший попасть в сокровищницу, растерялся и даже не посмотрел по сторонам. Нагнувшись, он поднял один особенно большой рубин и стал рассматривать его на свет. Затем подобрал алмаз, черную жемчужину, золотую диадему…
И Рабинович увлекся этим занятием до такой степени, что от смерти его спасли только тренированные рефлексы российского милиционера: уловив какой-то шорох за спиной, Сеня упал на сокровища и, перекатившись через плечо, вытащил из кобуры пистолет. А выхватив его, замер – прямо на кинолога таращилась абсолютно белая двухметровая кобра, стоявшая на кончике хвоста.
– А-а, Маугли! – прошелестела кобра. – Так я и знала, что ты вернешься. Все вы такие. Сначала зуб железный вам дай, затем стаей позволь покомандовать, и все равно всех на женщин тянет. А когда дело до женщин дойдет, вы начинаете думать о том, где бы взять денег побольше, и лезете сюда. У меня ваши скелеты уже складывать некуда! Хотя лично для тебя местечко еще найдется…
– Вот дурак, – хлопнул себя по лбу Рабинович. – Совсем голову с этим спасением мира потерял. А ведь должен же был догадаться! Каа, бандерлоги, разрушенный город… Ну и кто, спрашивается, мог обезьянам так голову задурить, что они его за начальника стали принимать? Конечно, старая кобра, – и посмотрел на змею, от удивления даже переставшую выпускать из пасти раздвоенный язык. – Не сдохла еще? Вот уж не думал, что когда-нибудь в настоящую сказку попаду. Хотя почему и нет?! Мифы-то тоже люди придумали…
– Ага, – пришла в себя кобра. – Вот напридумывал один такой сказок, а теперь сиди здесь столетиями и вылезти никуда не смей. Скелеты опять же эти бутафорские храни и пауков на них загоняй…
– А пауков-то зачем? – удивился кинолог.
– Да все для того, чтобы страшнее было, – вздохнула змея. – Вас же, людей, уже просто скелетами не напугаешь. Нужно, чтобы они паутиной заросли, плесенью покрылись да еще и ходили бы желательно. А я двигать их не могу – рассыпаются, сволочи, от старости, и плесень тут нельзя завести. Ведь она, паразитка, мигом и на золото полезет. А золото сверкать должно, а не гнилушками вонять. Вот и ползаю по этим никчемным драгоценностям целыми днями, своим брюхом натираю, чтобы блестели. Хорошо, что раз в год линяю. А то давно бы уже всю шкуру стерла.
– Да-а, – протянул Рабинович. – Тяжелая у тебя работа.
– Ой, и не говорите! – снова вздохнула гадина. – Хорошо, что сюда никто из комитета по авторским правам не заглядывает. Я хоть этих бестолковых бандерлогов смогла приручить, а то давно бы уже с голоду сдохла. – И наконец змея легла на пол. – Устала на хвосте торчать. Не молодая уже. А вы, значит, не Маугли будете?
Сеня отрицательно покачал головой.
– И авторскими правами не занимаетесь?
– Нет. Я в милиции служу, – ответил кинолог.
– Правда? Не в украинской случайно? – встрепенулась кобра. – А то у меня там дальняя родственница археолога укусила, так ее милиционеры полчаса так допрашивали, что она в Литве политического убежища бросилась искать.
– Нет, я из России, – ответил Сеня.
– А сюда вас зачем занесло? – удивилась змея.
Неожиданно для самого себя Рабинович выложил этой гадине ползучей всю подноготную начиная с самого первого путешествия в древнюю Англию и заканчивая сегодняшним днем. Несколько раз его сверху окликали обеспокоенные друзья, но Сеня велел им не мешать и продолжал рассказ. Кобра внимательно слушала, изредка задавая вопросы, но чаще охая, вздыхая, а иногда даже пуская слезу. Наконец кинолог закончил.