И горы смотрят сверху
Шрифт:
– Ну? – она вопросительно посмотрела на меня.
– Здравствуйте! – Я пыталась говорить, как можно вежливей. – Я Ева.
– А мне какая разница? – Старуха сразу же поставила меня на место.
Удивительно – несмотря на дряхлость и немощность, глаза у нее были живые и умные. Темные, глубоко посаженные, с сохранившимися ресницами, они смотрели внимательно, словно заглядывая в самое сердце.
– Что умеешь делать?
– Вообще-то, в мои обязанности входит ухаживать за вами. – Я попыталась встать в защитную позицию.
Она только усмехнулась:
– Гулять я не буду. Не в детском садике.
– Хорошо.
– Готовить мне не надо, я твою отраву есть не буду.
– Хорошо.
– Читать мне не надо, сама грамотная.
– Понятно.
– Телевизор я не смотрю, там сплошная дрянь.
– Ясно.
– Что тебе ясно? Что ты тут делать собираешься?
Я была совершенно обескуражена. Делать мне действительно было нечего, разве только окна мыть…
– Окна мыть.
Старуха взглянула на меня вновь.
– Окна, говоришь? Ну, бери тряпку и мой.
Все это время мужчина, видимо, приходившийся старухе сыном, недоверчиво и придирчиво глядел на меня.
– Где ведро? Вода?
– Я сейчас покажу, – сказал он и повел меня к чулану. Спиной я чувствовала на себе старухин взгляд.
– Да, у мамы характер сложный, – сказал он, как будто оправдываясь. – Но ты привыкнешь… Наверное.
– Я – Ева, – решила я представиться.
– Я – Роман.
– Ну, что ты там копошишься? – послышался недовольный старухин голос.
– Иду, иду! – ответила я.
Я вернулась в комнату, где она сидела, с ведром и тряпкой.
– А у вас тут средство для чистки окон есть?
– Чего это? – Старуха злобно взглянула на меня.
– Ну, чтобы окна мыть. А то как тряпкой-то… – Я растерянно взглянула на тряпку.
– Вот, газету бери, – предложила она. – Газета – самый лучший способ. Мы так раньше всегда делали.
– Мама, раньше газетой и кое-что другое делали! – попытался вступить в разговор Роман.
– Ну и что, что жопы подтирали! Зато больных не было, все здоровые. Это вы теперь гнилые. То у вас аллергия, то пневмония, то родильная горячка!
– Нет, это невыносимо, – вздохнул Роман. – У тебя есть нормальные чистящие средства?
– Нету ничего, – огрызнулась старуха и обиженно отвернулась.
– Ладно, я сейчас сбегаю в магазин, – сказал он, обращаясь ко мне, и вышел из дома.
В тот день я перемыла все окна, надраила полы и вытерла пыль. Таким образом я убила три часа, отведенные мне по расписанию.
По окончании первого рабочего дня я, толком еще не понимая, куда попала, вернулась домой. Мы жили с мамой в крошечной квартирке в районе городских трущоб. В нашем распоряжении были две маленькие комнатки, которые мы поделили не совсем честно: в одной был «зал», а также столовая, гостиная и моя комната, а другая полностью и безраздельно принадлежала матери. Кухней нам служил маленький закуток со столешницей, покрытой мрамором, на которой стояли электрическая плитка, чайник и тостер. Рядом примостились крохотный холодильник с двумя полками и совсем маленький столик, за которым с трудом умещались двое взрослых людей. В метре от кухни находились туалет, душевая кабина и стиральная машина. Большим преимуществом нашей квартиры перед другими был крошечный балкон, на котором в хорошие вечера можно было сидеть и смотреть на звезды, чего мы, по правде говоря, никогда не делали. Еще на балконе я развела палисадник и каждый раз рисковала жизнью, осторожно ступая по наполовину сгнившим деревянным половицам, чтобы полить растения. А недавно в нашем доме был праздник: мы купили кондиционер! Правда, платить за него придется ближайшие два года, да и электричество резко подскочило в цене, но зато теперь мы не изнываем от духоты и не обливаемся потом в любое время суток, даже ночью.
Дом, в котором мы жили, был зажат между другими зданиями, так что свежий воздух здесь никогда не задерживался, а если и заглядывал ненадолго, то тут же, словно в ужасе, спешил покинуть наше тесное помещение. Но если с воздухом была напряженка, то с криками, воплями и всевозможными шумами – полный порядок! Звуки, свидетельствующие о человеческой и прочей жизнедеятельности, не смолкали ни на секунду. Сливной бачок, спущенный в соседской уборной, грохотал созвучно мерному стуку стиральной машинки за другой стенкой; лай потревоженной собаки, охранявшей ешиву [2] для мальчиков, очень удачно расположенную под окнами нашей, с позволения сказать, квартиры, звучал в унисон с криком петуха, которого завели на незаконно оттяпанном участке общего дворика особенно наглые соседи. Рев автомобилей, визг детей, стоны чьей-то страсти, неизвестно откуда взявшаяся музыка, сообщения по радио, которые передаются традиционно тревожным и вселяющим пессимизм голосом, ругань соседок, вопли мамаш, пьяные песни – этот концерт сопровождал наше скудное на события, но наполненное эмоциями существование.
2
Ешива – религиозная школа для мальчиков.
Выцветший паркет, дырявые трубы, стены, покрытые упрямой, неотстающей плесенью, дешевые, подогнанные вручную шторы, прогнивший пол на балконе, старые, потрескавшиеся рамы на окнах – все это составляло декорации, в которых мы ежедневно проживали свою жизнь.
А запахи! О, эти запахи, которые влезают в горло, проникают под кожу, впитываются в клетки! Тушеная капуста и жареный лук, мясные котлеты и вареные овощи, гниющий мусор и собачьи экскременты… Ароматы эти перемешивались и создавали непередаваемый букет, который въедался в одежду, оседал на волосах и всасывался в мозги.
Но все-таки я любила наш дом и пыталась создать в нем, насколько это было возможно, некое подобие уюта. На стенах с замытыми пятнами повесила картины, на полках, которых было немного, расставила безделушки и ароматические свечки. Мне казалось, что эти ухищрения могли помочь скрыть неприглядность нашего существования, но в те моменты, когда я не врала себе, понимала, что уловки не работают: квартира наша жалка и убога, обстановка – бедна и нелепа, да и жизнь – бессмысленна и несчастна.
Мама встретила меня, как всегда, в халате и с сигаретой в зубах. У нее была такое обыкновение: в любое время года, вернувшись домой, переодеваться в старый халат и закуривать. По всей видимости, сегодня она не планировала изменять своей привычке.
– Ну как? – спросила она, выпуская дым изо рта.
– Устала очень, – ответила я нехотя. Мне действительно не хотелось ни с кем говорить. Несколько часов, проведенных наедине со старухой, лишили меня сил. – Сигарету дай.
Мама выдала мне сигарету, и мы вместе затянулись дымом.
– Понятно, – сказала мама, которой всегда все было понятно. – Долго ты там не протянешь.
– Нет, почему же… – уныло промямлила я. – Это же только первый день.
– Посмотрим, – усмехнулась мама и снова затянулась сигаретой.
Глава третья
Наутро я снова отправилась на работу. В тот день перемыла все стены, двери, две ванные комнаты и убила все отведенное мне рабочее время.
На третий день я перестирала белье, полила все кактусы (почему-то у старухи росли только кактусы), пропылесосила диван и два ковра.
Все это время старуха со мной не разговаривала, лишь изредка давала короткие, отрывистые указания:
– Здесь пятно. Иди почисти.
И я молча исполняла ее приказ.
– Тут плохо, пыль осталась. Иди вытри.