И настанет день третий
Шрифт:
Черт! Что получится?! Если я тут буду висеть как инфантильная обезьяна и почивать на лаврах обманчивой сиюминутной победы, то ничего не будет, ничего не получится! Надо рубить, надо крушить, надо валить этот чертов казанок! И кстати, как там Сурен? Что у него? И только я об этом подумал, как сверху, с той самой загрузочной платформы раздался крик:
– Леха, свинец начинает желтеть!
Дьявольщина, мы не успеваем! Еще минута, другая и все, конец! А я даже еще не начал рубить. С напором безумца я тут же кинулся кромсать пропитанную смолой древесину. Щепки полетели во все стороны, но ощутимого урона прочной толстой оси я так и не нанес.
– Нет! – мой вопль отчаяния, кажется, заглушил все звуки адской подземной фабрики. – Я не могу! Я не могу ее перерубить!
– Быстрее! – Сурен показался на краю платформы. – Леха, быстрее, оно превращается!
– Все кончено, мы ничего не сможем сделать! – проклиная судьбу, я воздел к небу трясущиеся руки. – Это все. Это конец, Сурен. Понимаешь, конец!
– Конец? – Лусинян повторил мои слова, только в отличие от меня в них не было паники, в них слышались сила и несгибаемая воля. – Леха, ты говорил, что процесс может остановить кровь?
– Поздно, – я отрицательно замотал головой.
– А если много крови? – Сурен не смотрел на меня, он словно говорил сам с собой.
– Не знаю, – простонал я, леденея от ужаса. Мне было не просто страшно, мне было безумно страшно. И все потому что я понял… потому что догадался… – Не надо Сурен! Нет! Лучше мы умрем вместе! Мы умрем как солдаты, как друзья, как братья, плечом к плечу. Нет, не делай этого! Не смей!
Но Лусиняна было уже не остановить. Даже сквозь разделявшее нас расстояние я видел непреклонную решимость, горящую в его глазах.
– Леха, ты должен жить. Только ты и можешь жить. Ради меня, ради всех нас. Ты должен выбраться, должен рассказать…
Тут горло Сурена сдавил удушающий спазм, но он справился с ним и, бросив на меня последний прощальный взгляд, прокричал:
– Передай моим, что я их помнил, всегда помнил и всегда любил! Прощай брат!
Больше мой друг ничего не сказал. Он махнул рукой и, рванувшись, исчез за краем платформы. Лусинян спешил. Спешил не только потому, что боялся не успеть… он страшился, что ему изменит мужество. Ведь смерть, уготовленная Сурену, была самая жуткая из смертей и принять ее по своей воле…
Он принял. Он смог. Через мгновение до моего слуха донесся негромкий вскрик, всплеск, шипение и в багровое небо над раскаленным тиглем взмыло белое облачко пара. Позабыв о времени и опасности я, не отрываясь, смотрел как оно поднимается ввысь. Неужели это всего лишь пар? А, может, нет? Может, это душа моего друга? Может, она прощена и возносится к небу, чтобы обрести там вечный покой?
Глотая горькие слезы, я уткнул голову в огромный каток. Мне не хотелось жить. На кой черт нужна жизнь, если она куплена такой безумно дорогой ценой? Сперва Чен, затем Сурен… Они пожертвовали собой ради меня, ради выскочки, неудачника, возомнившего себя всемогущим героем, способным победить саму смерть. А теперь еще и Диона… Она тоже умрет. Ее не простят, не помилуют!
Меня словно ударило электрическим током. Я должен спасти ее! Я должен хоть кого-то спасти. Иначе все зря. Смерть Сурена зря. А ведь это неправильно, это кощунство перед его именем, перед его памятью. Он ведь пожертвовал собой не просто так. Он сделал это ради меня, ради нас!
– А-а-а!
Обезумев от боли, отчаяния и ярости, я кинулся рубить твердую как камень древесину. Однако, каждый удар все больше и больше отрезвлял меня. Сурен подарил мне время, Диона, сражавшаяся с бессмертными чудовищами, относительную безопасность. Бесценные подарки, но и они превратятся в ничто, когда на помощь циклопам хлынет поток разномастной нечисти, составляющей гвардию Сатаны.
А случится это скоро, очень скоро. Оглянувшись на уходящую вниз цепочку светящихся от разогрева тигелей, я увидел зловещие тени. Чудовища неслись к нам, готовые стереть в прах всех, кто станет у них на пути.
Что делать? Я ведь не смогу, я ведь просто не в силах перерубить эту проклятую ось. И пусть у меня для этого окажется даже час. Я сдохну от натуги, а деревянное колесо по-прежнему будет все также елозить и елозить по предназначенному для него огромному рельсу.
И вдруг я увидел… вернее мне показалось. Легкий белесый туман стелился по исполинским балкам, поддерживающим этот самый рельс. Едва заметным инеем он серебрил толстые корабельные канаты, крест-накрест стягивающие их. Ну, да, конечно же, так строили в древние времена. Гвоздей, способных пробить толстые бревна, не существовало, и поэтому обтесанные древесные стволы попросту связывали веревками. Снизу я этих тонкостей разглядеть не мог, но вот отсюда, а вот сейчас… Вот ответ. Вот разгадка. Спасибо, Сурен, спасибо, друг! Возможно белый туман, подсказавший решение, это лишь галлюцинация, мираж, но мне все равно. Я хочу, чтобы это был ты, я всегда буду верить, что это сделал именно ты.
Не теряя ни секунды, я полез к этим балкам. Придавленные весом огромной конструкции, они вряд ли поддадутся, даже если я и перерублю веревки. Есть только одно место – последнее бревно. Там гигантский вес железной чаши действует не вертикально вниз, а под углом, не только давя, но и как бы сталкивая огромное бревно. Вот именно там и следовало попытать удачу.
За время моих инженерных изысканий ситуация внизу обострилась до крайности. На Диону уже накинулись новые враги. К месту побоища прибыли не только трое циклопов, но и орава горбатых гоблинов из шестого круга. Горбуны оказались намного сообразительнее своих одноглазых коллег. Чтобы справиться с разъяренной львицей, они приволокли с собой большую прочную сеть. Как только мою союзницу спеленают, дикая стая сразу возьмется за меня.
Я отлично понимал это, поэтому добавил скорости, и уже через мгновение оказался в нужном месте. Оседлав бревно, на котором лежала последняя опорная балка, я без промедления начал рубить. Руки уже были стерты в кровь, но на такие мелочи некогда было обращать внимание. Я махал ледорубом как сумасшедший. Все, что я видел, это толстые плетеные канаты. Все, что я слышал, это гулкие удары ледоруба и не менее громкие набатные стоны своего собственного сердца. Все, что я кричал, это счет ударам и поверженным пеньковым противникам.
– Раз, два, три – одна петля! Раз, два, три, четыре – еще одна!
Когда целым оставался всего один виток, мне показалось, что балка дрогнула. Она словно задрожала от нетерпения, почувствовав долгожданную свободу.
– Сейчас… сейчас, птичка, я тебя выпущу!
Одним единственным остервенелым ударом я перерубил последний виток троса и тут же навалился на освобожденный от пут оструганный древесный ствол. Мне повезло. Повезло первый раз за время этой безумной битвы с механическим монстром, рожденным инженерным гением доисторической эпохи. Под напором моих рук балка поддалась. Еще толчок, и бревно скользнуло вперед и, подгоняемое давлением многотонного тигеля, вывалилось из деревянной конструкции.